Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

6

В оригинале – needler, то есть буквально: тот, кто любит подкалывать других, «подкольщик». – Прим. пер.

7

Приведу два подтверждающих это утверждение собственных наблюдения:

В тот промежуток времени, когда я работал над этой книгой вне академических стен, однажды вечером мы вместе с детьми – четырехлетним мальчиком и восьмилетней девочкой – сидели дома и ждали, когда их мать вернется с работы, ведя ненавязчивую беседу. Когда мать вошла в дом, дети приветствовали ее возбужденными криками и объятиями. В течение нескольких минут она тепло отвечала им взаимностью, а затем села за стол, чтобы рассказать мне, как прошел ее день. Именно в этот момент дети начинают ныть, а время от времени заодно и переругиваются друг с другом. В итоге мать теряет терпение и разражается жалобами на то, что я пришла домой, а вы меня тут так встречаете, – и удаляется в другую часть дома. Рассмотрим эту ситуацию с точки зрения внимания: вначале дети в течение примерно получаса находятся в центре внимания взрослого, одновременно предвкушая момент, когда они увидят свою мать. Но после этого пика возбуждения они оказываются на втором плане, когда взрослые погружаются в поток собственного разговора. Затем дети начинают ныть, и это ненадолго – и в негативном ключе – возвращает внимание к ним, но в то же время происходит и завершение разговора между взрослыми, сопровождаемое обидами. Данный момент, по-видимому, восстанавливает равновесие для детей, поскольку после этого они перестают хныкать и возвращаются к своему нормальному настроению.

На протяжении многих месяцев у меня была возможность ежедневно после обеда слышать, как двое маленьких детей из соседнего дома (одному ребенку было два-три года, другому – четыре-пять лет) выходили играть на задний двор. Соседний дом находился за оградой примерно в 20 футах [6 метров] от моего кабинета, в котором я работал, впуская в окна теплый воздух южной Калифорнии. Дети выходили гулять в сопровождении няни, и через несколько минут после их появления в соседнем дворе я слышал, как младший ребенок, девочка, начинает плакать. Ее голос приобретал различную интенсивность – от раздражающего хныканья до сильного плача. Как правило, поводом для этого становился спор со старшим братом (возможно, из‑за того, кому принадлежит какая-нибудь игрушка), однако плач начинался и в тех случаях, когда голоса их няни не было слышно в течение нескольких минут – признак того, что ее внимание переключалось на что-то другое. Далее неизбежно раздавался ответный голос няни, после чего плач ребенка стихал, иногда совершенно внезапно. Такие эпизоды повторялись всякий раз, когда няня замолкала, до тех пор, пока наконец она не сдавалась и не забирала детей в дом. Этот сценарий воспроизводился каждый день почти без сбоев. Маленькие дети плачут не просто спонтанно – из‑за боли и дискомфорта, – они могут использовать плач в качестве реакции на конкретную социальную ситуацию. У маленьких детей имеется мало ресурсов для осуществления власти над другими, однако среди тех ресурсов, которые им все же доступны, есть плач – и порой дети используют его тираническим способом (ср.: [Katz 1999: 229–273]).

8

Вот пример из одного из студенческих отчетов. В конце семейной посиделки в ресторане разгорается спор о том, кто возьмет счет для оплаты. Одна из участниц встречи, овдовевшая мать, воспринимает как оскорбление то, что одна из ее замужних дочерей пытается заплатить за всех, заявляя, что та, мол, думает, будто мать не может позволить себе заплатить за собственных детей. Другие присутствующие братья и сестры занимают сторону того или иного из двух основных участников инцидента; супруги братьев и сестер хранят смущенное молчание, как бы извлекая молчаливое преимущество из того, что находятся в менее близких отношениях с двумя сторонами, и это дает им возможность не вмешиваться в ссору. Кульминацией сцены становится гневная перепалка на парковке, после чего две группы спорящих расходятся по разным машинам и уезжают, хлопнув дверьми. Так выглядит спор лицом к лицу в духе Гоффмана, в котором ни одна из сторон не уступает другой. Тем не менее, несмотря на этот скандал, вся эта большая семья продолжает периодически собираться вместе; их способом обращения с инцидентом в ресторане становится решение никогда больше не упоминать о нем, продолжая обычные инсценированные встречи, как будто ничего не произошло. На основе сопоставления антропологических данных Дональд Блэк приходит к общему выводу, что группы, основанные на очень близких и сравнительно эгалитарных отношениях, склонны гасить ссоры, а не искать их разрешения [Black 1998].

9

Среди знакомых друг с другом мужчин разжигание ссоры зачастую выступает способом оживить скучную встречу – так выглядит относительно мягкая версия описанной в главе 7 траектории, ведущей к насилию в ситуациях разгула, когда его участники ощущают опустошенность. Эту гипотезу можно проверить на примерах ситуаций и последовательностей эмоций, в которых возникают такие ссоры. Как правило, они происходят в ситуациях общения, а с еще большей вероятностью в ситуациях разгула, когда их участники осознанно ожидают выходящего за обычные рамки возбуждения, «экшена». Мужчины из среднего класса, как правило, удерживают спор на уровне эмоционально накаленного словесного обмена; мужчины из рабочего класса, в особенности молодые, более склонны к угрозам насилием, пусть и не всегда приводят их в исполнение. В таких ситуациях ссорятся и супружеские пары; согласно данным опросов, развлечения являются вторым по частоте поводом для супружеских ссор после споров о деньгах [Blood, Wolfe 1960: 241].

10

Институционализированной формой бахвальства являются банкеты или церемонии награждения. Во время этих мероприятий на сцене один за другим выступают люди, которые рассказывают виновнику торжества о том, какой он (она) замечательный, удерживая тем самым внимание собравшихся, а виновник торжества, в свою очередь, благодарит других, рассказывая им о том, какие они замечательные. Тем самым представителям высших слоев общества удается избежать похвальбы от первого лица, разыгрывая прекрасный образец ритуального обмена дарами, о котором писал Марсель Мосс [Мосс 1996].

11

В качестве одного из характерных примеров можно привести «Перебранку Локи» – песнь «Старшей Эдды», где бог-трикстер Локи на пиру ставит на вид другим асам (богам скандинавского пантеона) их прегрешения, демонстрируя себя в выгодном свете. Еще один примечательный в контексте рассуждений Коллинза о насилии во время разгульных мероприятий мотив этой песни заключается в том, что Локи вначале не пускают