Книга тишины. Звуковой образ города - Сергей Юрьевич Румянцев

Дрогнул воздух, рассеченный густым, но мягким ударом Успенского колокола! Торжественно понеслась, разрастаясь, широкая звуковая волна; перекатилась она с Кремлевского холма за Москву-реку и разлилась далеко вокруг.

Как хорошо, как торжественно потрясает ночной, остывший воздух это густое „бархатное“ la bemol! Второй удар еще сильнее, еще могучее, а в отклик ему перекатный звон тысячи колоколов всех церквей слился в один протяжный гул.

Растут все больше и больше радостные звуки, переливаясь, дробясь среди торжественной тишины ночи! Чудится, будто бы не землею порождены они, будто с темного свода небес льется этот могучий, стройный звон колоколов на безмолвную землю, оцепеневшую в немом благоговении.

Этот величавый „красный звон“ московский, этот „язык неба“ – лучше всего слушать с высоты Воробьевых гор, особенно если ветер на Москву. Тогда масса звуков борется с течением воздуха и не сразу, а постепенно наступает на вас, наполняя собою огромное пространство, раскинувшееся между „Воробьевкой“ и городом».

Конечно, 1912 год – не 21-й. Между «прежде» и «теперь» залегла пропасть разрушений, обстрел Кремля и долгая беззвонная пауза: с переездом советского правительства в Москву кремлевские колокола замолчали. А значит, пасхальные звоны лишились главного – того самого «симфонического» момента отклика города на клич Ивана Великого. Того, что производило самое сильное впечатление и в «гудковых» Авраамова. Не те масштабы, иной смысл, иная звуковая материя («черный шум»), иной праздник, не полночь тихая, а шумный день… но колокольные, близкие ощущения-ассоциации рецензентов (вплоть до совпадения выражений: «растут все больше и больше радостные звуки») – тех из них, кто выбрал верную «позицию» и сумел уловить «атмосферную» суть происходящего.[94] Может быть, отсюда и не вызвавший естественных, казалось бы, возражений бредовый проект ночного повторения (на предмет выяснения возможности вытеснения-замены колокольных «симфоний» гудковыми)? Отголоски последней «кремлевской Пасхи» слышатся мне и в поэтических комментариях к очередному проекту «музыки гудков», обнародованном в том же 1921 году:

Орган Труда

Артистом 1-й Студии Московского Художественного Академического Театра А. А. Гейротом разработан проект гигантского органа, звучность которого, достигающая необычайной силы, может распространяться на несколько верст в окружности. Орган устанавливается на одном из крупных заводов и приводится в действие путем использования паровой энергии котлов, при которых сооружается специальная система отводных труб, заканчивающихся фабричными свистками, гудками и сиренами соответствующей силы и лада. Электрическая клавиатура может быть установлена в центре города.

Автор проекта называет свое изобретение «Органом Труда» и считает, что он может быть легко осуществлен, и даже в моменты топливного кризиса концерты «Органа Труда», устраиваемые в дни пролетарских праздников, вряд ли будут обременительными.

Говоря о своем проекте, А. А. Гейрот рисует удивительную картину, когда по окончании дневных процессий, митингов и вечерних массовых зрелищ затихающий город наполняется еще неслыханными доселе звуками органа, как бы льющимися из черного пространства ночи и звездного купола. Впечатление должно получиться неизгладимое…[95]

В мае 1923 года навсегда умолк великий, неповторимый голос первого и единственного в истории Русской Православной Церкви Великого Архидиакона Константина Васильевича Розова, любимого всем православным людом легендарного богатыря «дяди Кости».[96] Никак не могу отделаться от ощущения, что это

печальное событие в духовной жизни России, еще одна пустота, образовавшаяся в традиционном звукомире Москвы, – как-то связано с первыми колокольными концертами-импровизациями («симфониями»)[97] Константина Константиновича Сараджева…

В одной анкете конца 20-х годов он писал, отвечая на вопросы:

«Основной язык творчества? – Музыка на колоколах.

Название пьес, опер и оперетт? – Свободные музыкальные произведения для колоколов.

Время написания произведения? – Начиная с 1914 года.

Где и когда впервые исполнялось? – С 1923 года на колоколах церкви св. Марона в составе 12 колоколов».[98]

К. К. Сараджев родился в Москве в 1900-м точно на рубеже веков. Столь же символичен и год начала «музыки-колокола» – 1914-й. Впрочем, ближе к цели, ко времени и месту встречи Авраамова и Сараджева. Произошла она 29 ноября 1923 года в Москве, о чем свидетельствуют обнаруженные в архиве Р. И. Михайловой-Микулинской письма. Других следов их личного знакомства, кажется, не существует, поэтому позволю себе процитировать два фрагмента двух полнощных посланий влюбленного Арса в Ростов.

«41-е. Ответ на 22-е. 28/XI. Полночь.

Только что вернулся из Консерватории. Там все еще идет борьба за меня… меня это мало интересует реально, ибо моя моральная победа несомненна и огромна: сегодня она завершилась событием изумительным, – заручившись согласием ГИМНа, я предложил после доклада своим слушателям (около 40 ч.) перенести работу в ГИМН, организовав там студию ультрахроматической композиции. Принято единогласно, с будущей среды начинаются регулярные занятия… Моя мечта о собственной школе таким образом становится реальностью. Четыре десятка талантливых ребят, которые пойдут за мною в огонь и в воду… Что мне еще нужно? <…> 42-е. 29/XI. Полночь.

Видишь, любимая, что получается? Ведь это и есть осуществление моей мечты о своей школе. <…> Мне везет: сегодня ко мне пришел совершенно изумительный мальчик, различающий 1701 тон в октаве – чувствуешь? У него, правда, какая-то мистическая идеология, но это я сумею из него вышибить…»[99]

О содержании этой единственной их документально подтвержденной беседы можно лишь догадываться. Хотя «1701 тон» недвусмысленно указывает на то, что Сараджев рассказывал Арсу о своей удивительной теории «Музыка-колокол», а значит, о «гармонизации» как универсальном законе бытия, «истинном слухе» («способность слышать всем своим существом – звук, издаваемый не только предметом колеблющимся, но вообще всякой вещью»)… А может быть, «мистическим» показался Авраамову колоссальный образ мирового звукодрева, непрерывный рост которого с детства ощущал гениальный «колоколист»?

Гораздо важнее обратить внимание на тот факт, что любимая Сараджевым колокольня церкви св. Марона в Бабьем городке находилась совсем рядом с жилищем Арса на Малой Якиманке, и тот несомненно мог слышать концерты-«симфонии» Котика. А Сараджев со своим феноменально истинным слухом просто не мог не услышать ноябрьской «гудковой».

Оба, едва прибыв в Москву с Юга – Арсений с Кавказа, Каспия, Дона, Котик из Севастополя, с ходу включились в работу.

Оба начали нащупывать подходы к своим «симфониям» в годы войны и революции – Котик в колокольной Москве, Арс – в гудящем гудками «красном» Питере.

Оба страстно рвались из пут равномерной темперации к «новым берегам» неслыханных музык будущего.

Оба создали новые теоретические системы («Музыка-колокол» – «Универсальная тональная система»).

Оба верили в возможности радио донести их звуковые идеи до всего человечества и тем самым изменить звуковой облик мира…

Подобные сравнения «навскидку» можно продолжать без конца, детально, с опорой на факты и источники, подтверждая и уточняя их. Но больше дает форма «оба… но». Ибо почти за каждым сходством таится глубокое различие.

Оба были