Российский колокол № 7-8 2020 - Коллектив авторов

И не спать, как будто чокнутый.

Красным – туфельки и платьице,

Чёрным – после перечёркнуто.

Кухня

Запомни свет, задёргивая шторы.

Запомни час, когда пробьют часы.

И о любви пустые разговоры

По старой кухне бисером рассыпь.

Налей стакан – нет счастья в полумерах.

Встань у окна, скажи весёлый тост.

Смотри, вот дождь. Смотри, вот мокнут скверы.

Водой смывает город, где ты рос.

Теперь скажи, что завтра будет легче.

Я постараюсь верить и молчать.

Смотри, вот ночь. Давай ещё за встречу.

А после – чай, чернее сургуча.

Нам хватит сил. Ты тоже это знаешь.

Нам хватит лет – так просто не уйдём.

Давай за дождь. Пусть вывезет кривая,

А город станет чище под дождём.

Олег Сешко

Окончил Высшее Военно-морское инженерное училище имени Ф. Э. Дзержинского в 1992 году, капитан 2-го ранга запаса.

Член Союза писателей России, руководитель литературного клуба «ЛитКофейник» (Витебск, Беларусь).

Лауреат Первой частной белорусской литературной премии «Под знаком трёх» – Полоцк, октябрь, 2012 год.

Финалист Национальной литературной премии «Поэт года» (2012).

Лауреат Международной литературной премии им. Игоря Царёва (Москва, 2014, 2017, 2019).

Победитель и лауреат ряда международных литературных конкурсов и фестивалей.

Бронзовый лауреат Кубка мира по русской поэзии – 2018.

Финалист международного конкурса «Заблудившийся трамвай» им. Н. С. Гумилёва – Санкт-Петербург, 2019 год.

Произведения автора публиковались в коллективных сборниках, альманахах, журналах Беларуси, России, Украины, Израиля, Германии, Франции.

Автор сборников:

1. «Чистая сила любви. Сказки» (2014).

2. «Рождение» (2017).

3. «Кутерьма» (стихи для детей) (2019).

Сумерки

Моей бабушке Зине, живьём с малолетним сыном закопанной в землю карателями во время Великой Отечественной войны

Зина, сегодня сумерки что кисель.

Снова сентябрь увяз в придорожной жиже.

Струи дождливо тянутся в канитель,

прошлое прилетает, садится ближе.

Значит, сегодня что-нибудь сотворю –

жжётся во рту, стремится наружу слово.

Помнишь, ты тоже верила сентябрю,

свято включая веру в свою основу.

Помнишь, учила сына: «Не обмани!

Станешь большим и сильным, таким как папа».

«Хайль!» – за окном вопили больные дни,

к новой оси времён поднимая лапы.

Младшие братья бегали посмотреть,

Свёкор стонал на печке, как ветер в роще.

Зина, они все выжили в эту смерть,

после войти в другую им было проще.

Жили – что не жили: плакали по ночам,

в снах собирали в кучу родные кости.

Что ты такое крикнула палачам

в их безмятежный час абсолютной злости?

Гордо шептала сыну: «Не устрашись,

папа придёт – за нас отомстит, мой милый».

Что ты такое знала про эту жизнь,

если спокойно встала на край могилы?

Тихо сжимала сына в подземной мгле…

Пан полицай остатки допил из фляги.

Вспомни его повязку на рукаве.

Нынче у нас на улицах те же флаги.

Память пронзает доверху из-под пят.

Это свобода – право взойти на плаху.

Если отринешь – мёртвые возопят,

примешь – и сразу станешь сильнее страха.

Зина, сегодня сумерки…

Память Витебска

В этом столетии город мой не горел,

Ангел его не плакал в тумане адовом.

Рвы и овраги грудой славянских тел[5]

ради идеи никто ещё не выкладывал.

Гордых истерзанных пленных топить в Двине

долго уже никому не приходит в голову.

Многие годы город в своей стране

Честно трудился, мечтая о «счастье поровну».

Радовал жителей, строил, растил сады,

память о прошлом свято хранили дети и

знали, что из опилок и лебеды

хлеб не поможет выжить в любом столетии.

Смотрит на звёзды, терпит подкожный страх

Клуб металлистов[6], кровь вспоминая талую.

Плотник у ратуши не воздвигает плах,

Массовой казнью гестапо себя не балует.

Юных рабынь кнутом не стегает райх,

новых сынов войне не приносят матери.

Но иногда сквозь снег прорастает прах

некогда недобитого мной карателя.

О сварщике Солоухове

О сварщике Солоухове писали в газетах города,

что он для рабочей братии едва ли не полубог.

Якшается, знамо, с духами, вплетает им искры в бороды

за некие там симпатии породистых недотрог.

И, веришь, любили-холили его, постоянно пьяного,

возились с ним, будто с маленьким, стелили ему постель.

Гармонь раздирал до крови он, а после почти что планово

чинил утюги, и чайники, и горы дверных петель.

Гудело депо трамвайное, когда Леонид Кириллович,

ручной управляя молнией, в металл пеленал огонь.

Вагоны делились тайнами, друзья собирались с силами,

и, видя стаканы полные, дрожала в углу гармонь.

Гулял молодой да утренний, в куртяшке отцовской кожаной,

с красивыми недотрогами сжигал себя до зари.

А спать не хотелось – муторно, врывалась война непрошено,

делила его на органы, крошила на сухари.

Он снова сидел в смородине, а там, на дороге, в матушку

с братами и шустрой Тонькою стрелял полицай в упор.

Батяня был занят Родиной, а Тонька хотела платьишко –

смешная такая, звонкая… Уснёшь – и звенит с тех пор.

О сварщике Солоухове шептались не больно весело.

А кто его видел спящего? Недаром же полубог.

До хрипа он спорил с духами, до боли любил профессию

и, знаешь, всю жизнь выращивал смородину вдоль дорог

Воробышек

Не был я в этом городе, кто бы меня позвал?

Мне не вручал на холоде звёздочки генерал.

И самогон из горлышка, верите, я не пил.

Прыгал тогда воробышком, не напрягая сил.

Клювом царапал зёрнышки –