Российский колокол № 7-8 2020 - Коллектив авторов

Чёрными были пёрышки, красными – ручейки.

Падали с неба отруби – липкий солёный снег.

Мёртвыми были голуби, ломаным – человек.

Раны не кровоточили, а источали боль.

Страх накануне ночи и… ночь, переправа, бой.

В небе стонали ангелы, нимбы летели в ад.

Если бы память набело – слёзы бы или мат.

Слёзы метели выпили… «Маленький, расскажи:

плаха, верёвка, дыба ли? Что она, наша жизнь? –

бросил мне хлеба корочку. – Хочешь, не отвечай…»

Молча достал махорочку, сел, раскурил печаль.

Вкусная корка, твёрдая… Думал всё время так:

голуби – только мёртвые, пепел и полумрак,

зёрнышки – только жжёные, красные ручейки.

Люди, себя лишённые, – холмики у реки!

Нет же, я не был… не был я… Знаю, что это сон.

В памяти корка хлебная… Курит и смотрит он…

Глаз голубые стёклышки с горюшком без любви…

Бьются в окно воробышки, глупые воробьи…

Война

Триптих

Чёрные птицы бродят по звёздным швам,

ищут остатки всеми забытых свастик.

Ты прилетела. Здравствуй, мой милый вамп.

В небе полно любви, не хватает страсти.

Молча снимаешь крылья в который раз,

пахнешь солёной степью, полынным соком.

Что же ты в эту небыль-то забралась?

Бог, он какой? Обычный. Да Бог с ним, с Богом.

Я отошёл от прошлой своей войны,

ты прилетаешь реже ко мне и реже,

мы, говоришь, любить с тобой не вольны,

плачешь, как будто бритвой по сердцу режешь.

Мне надоела злая твоя родня,

я возродился, снова – большой и сильный.

Утро уносит прочь тебя от меня,

может, и мне такие же сделать крылья?

Толку томиться в комнате у окна,

каждый безумный день заполняя ветром.

Там, за холмом, другая моя война

крылья за просто так предлагает смертным.

«Эта судьба за красной твоей чертой…»

Эта судьба за красной твоей чертой.

Значит, за Родину всё-таки стоит драться?

Жизнь может быть убойной и холостой,

всякую примем запросто без квитанций.

Брось на весы, шагай к своему врагу.

Пуля, осколок? Штык по душе? Граната?

Крылья примерить хочешь – я помогу,

если по силам быть на земле крылатым.

Если способен выпить чужую боль,

вывернуть душу, стать навсегда забытым.

Видишь, колючий сумрак оплёл забор,

сыплется в землю горе назло молитвам.

Там, за колючкой, каждый уже крылат,

их я среди живых и не числю вовсе.

Страшно тебе? Иди и умри, солдат.

Бойся отсрочить смерть, умереть не бойся.

Бойся бесовской шубы с её плеча.

Стоит примерить – поздно трубить тревогу.

Впрочем, лояльность к жертвам и палачам –

то, что обычно люди прощают Богу.

«Ночь торговала жизнями на развес…»

Ночь торговала жизнями на развес,

брать не хотели: что в них – сплошные беды.

Вышел из тьмы на площадь голодный бес

в старых, как наша память, дырявых кедах.

– Ух ты! Какие запахи – боль и страх!

Эти приправы к жизням полезней прочих!

Лузгались, будто семечки на зубах,

тысячи неприкаянных одиночеств.

После, наевшись досыта, до икот,

пил с лопуха росу, смаковал по капле.

Вдруг неземной печалью свело живот,

петь потянуло, выть и реветь по-бабьи.

Стыли дождинки в мареве ледяном,

где-то внутри пылала чужая благость.

Он бы назвал всё это кошмарным сном

если бы, чёрт возьми, не сумел заплакать.

Настя

Газета «Красная звезда», страница восемь:

на двадцать танков – пистолет и десять ружей.

Сегодня Настя снова чёрта ждёт на ужин.

Бюстгальтер с летнего плеча сползает в осень.

Знобит, коробится внутри, дождит слезливо,

нашла от прошлого ключи, взглянув под коврик.

Жених – безусый лейтенант, не подполковник.

Сменить коньяк с «Алиготе» на спирт и пиво,

гулять от взгляда до любви, и душу – в клочья,

сегодня тело – шоколад, кипеть в экстазе.

Пускай заблудший старый лес поёт Настасье

и чёрный город, приобняв, целует сочно.

Пускай державные кресты гудят молитвой,

горячей кровью над свечой густеет пламя.

Судьба поджала куцый хвост, объевшись днями.

Так что наивно распыляться, друг мой ситный.

В беде всесильны, как всегда, одни лишь черти.

В беде глухие небеса помочь не смогут.

Всё, что просила, расцвело полночным смогом,

не достучаться до небес ей бабьим сердцем.

Там, наверху, жируют, пьют, гуляют, спят ли?

Для них одиннадцать ребят – пустая строчка…

Нет больше в тексте запятых, поставим точку.

Всё, что зовётся пустотой, живёт навряд ли.

Почто, скажи ты мне, живых людей – под танки?

Любых богов мой подполковник стоил дюжин!

Сегодня Настя снова чёрта ждёт на ужин,

а к ней опять, в который раз, приходит ангел.

Пыльные стены

Пыльные стены комнат вокруг щелей.

Люди сошли под землю, с ума и в мат.

Крутит баранку жизни военкомат.

Хлеб возложи на рюмку – возьмёшь целей.

Спиртом сердечным ангелов не криви,

в нём – твой земной могильник, источник бед.

Брат на горе (полковник и крововед)

чертит тебе отличия на крови.

Слово стекает правдами, слово-желчь.

Пахнет былой семейностью из-под щей.

Пуля – набор косметики от прыщей,

к свадьбе поможет выдавить и прижечь.

Пуля – ярлык на царство и виза в ад,

вырвет из веры верность за полчаса.

Брат разделяет землю на свет и за-,

он в поцелуях создан, в любви зачат.

Верен горе и небу, в молитвах – чёрт,

может быть ветром, снегом, началом дней.

Нет никого под солнцем тебе родней.

Ты это знаешь точно, как то, что мёртв…

Капитан