Золотой век русской поэзии - Вильгельм Карлович Кюхельбекер

секирою разим.

   Там хищного господства страсти

   Последнею уловкой власти

   Союз твой гласно признают;

   Но под щитом твоим священным

   Во тьме народам обольщенным

   Неволи хитрой цепь куют.

   Свобода! о младая дева!

   Посланница благих богов!

   Ты победишь упорство гнева

   Твоих неистовых врагов.

   Ты разорвешь рукой могущей

   Насильства бедственный устав

   И на досках судьбы грядущей

   Снесешь нам книгу вечных прав,

   Союз между граждан и троном,

   Вдохнешь в царей ко благу страсть,

   Невинность примиришь с законом,

   С любовью подданного власть.

   Ты снимешь роковую клятву

   С чела, поникшего к земле,

   И пахарю осветишь жатву,

   Темнеющую в рабской мгле.

   Твой глас, будитель изобилья.

   Нагие степи утучнит,

   Промышленность распустит крылья

   И жизнь в пустыне водворит;

   Невежество, всех бед виновник,

   Исчезнет от твоих лучей,

   Как ночи сумрачный любовник

   При блеске утренних огней.

Он загорится, день, день торжества и казни,

День радостных надежд, день горестной боязни!

Раздастся песнь побед, вам, истины жрецы,

   Вам, други чести и свободы!

Вам плач надгробный! вам, отступники природы!

Вам, притеснители! вам, низкие льстецы!

Но мне ли медлить? Грязную их братью

Карающим стихом я ныне поражу;

На их главу клеймо презренья положу

      И обреку проклятью.

   Пусть правды мстительный Перун

   На терпеливом небе дремлет,

Но мужественный строй моих свободных струн

   Их совесть ужасом объемлет.

   Пот хладный страха и стыда

   Пробьет на их челе угрюмом,

   И честь их распадется с шумом

   При гласе правого суда.

Страж пепла их, моя недремлющая злоба

Их поглотивший мрак забвенья разорвет

И, гневною рукой из недр исхитив гроба,

Ко славе бедственной их память прикует.

1820

Русский бог

Нужно ль вам истолкованье,

Что такое русский бог?

Вот его вам начертанье,

Сколько я заметить мог.

Бог метелей, бог ухабов,

Бог мучительных дорог,

Станций – тараканьих штабов,

Вот он, вот он, русский бог.

Бог голодных, бог холодных,

Нищих вдоль и поперек,

Бог имений недоходных,

Вот он, вот он, русский бог.

Бог грудей и жоп отвислых,

Бог лаптей и пухлых ног,

Горьких лиц и сливок кислых,

Вот он, вот он, русский бог.

Бог наливок, бог рассолов,

Душ, представленных в залог[129],

Бригадирш обоих полов[130],

Вот он, вот он, русский бог.

Бог всех с анненской на шеях[131].

Бог дворовых без сапог,

Бар в санях при двух лакеях,

Вот он, вот он, русский бог.

К глупым полон благодати,

К умным беспощадно строг,

Бог всего, что есть некстати[132],

Вот он, вот он, русский бог.

Бог всего, что из границы,

Не к лицу, не под итог,

Бог по ужине горчицы,

Вот он, вот он, русский бог.

Бог бродяжных иноземцев,

К нам зашедших за порог,

Бог в особенности немцев,

Вот он, вот он, русский бог.

1828

К старому гусару[133]

Эй да служба! эй да дядя!

Распотешил, старина!

На тебя, гусар мой, глядя,

Сердце вспыхнуло до дна.

Молодые ночи наши

Разгорелись в ярких снах;

Будто пиршеские чаши

Снова сохнут на губах.

Будто мы не устарели —

Вьется локон вновь в кольцо;

Будто дружеской артели

Все ребята налицо.

Про вино ли, про свой ус ли,

Или прочие грехи

Речь заводишь, – словно гусли,

Разыграются стихи.

Так и скачут, так и льются,

Крупно, звонко, горячо,

Кровь кипит, ушки смеются,

И задергало плечо.

Подмывает, как волною,

Душу грешника прости!

Подпоясавшись, с тобою

Гаркнуть, топнуть и пройти.

Черт ли в тайнах идеала,

В романтизме и луне —

Как усатый запевала

Запоет по старине.

Буйно рвется стих твой пылкий,

Словно пробка в потолок,

Иль Моэта[134] из бутылки

Брызжет хладный кипяток!

С одного хмельного духа

Закружится голова,

И мерещится старуха,

Наша сверстница Москва.

Не Москва, что ныне чинно

В шапке, в теплых сапогах

И проводит дни невинно

На воде и на водах, —

Но Двенадцатого года

Весела́я голова,

Как сбиралась непогода,

А ей было трын-трава!

Но Пятнадцатого года[135],

В шумных кликах торжества,

Свой пожар и блеск похода

Запивавшая Москва!

Весь тот мир, вся эта шайка

Беззаботных молодцов

Ожили, мой ворожайка!

От твоих волшебных слов.

Силой чар и зелий тайных

Ты из старого кремня

Высек несколько случайных

Искр остывшего огня.

Бью челом, спасибо, дядя!

Спой еще когда-нибудь,

Чтобы мне, тебе подладя,

Стариной опять тряхнуть.

1832

Еще тройка

Тройка мчится, тройка скачет,

Вьется пыль из-под копыт,

Колокольчик звонко плачет,

И хохочет, и визжит.

По дороге голосисто

Раздается яркий звон,

То вдали отбрякнет чисто,

То застонет глухо он.

Словно леший ведьме вторит

И аукается с ней,

Иль русалка тараторит

В роще звучных камышей.

Русской степи, ночи темной

Поэтическая весть!

Много в ней и думы томной,

И раздолья много есть.

Прянул месяц из-за тучи,

Обогнул свое кольцо

И посыпал