Золотой век русской поэзии - Вильгельм Карлович Кюхельбекер

блеск зыбучий

Прямо путнику в лицо.

Кто сей путник? и отколе,

И далек ли путь ему?

По неволе иль по воле

Мчится он в ночную тьму?

На веселье, иль кручину,

К ближним ли под кров родной,

Или в грустную чужбину

Он спешит, голубчик мой?

Сердце в нем ретиво рвется

В путь обратный или вдаль?

Встречи ль ждет он не дождется,

Иль покинутого жаль?

Ждет ли перстень обручальный?

Ждут ли путника пиры

Или факел погребальный

Над могилою сестры?

Как узнать? уж он далеко!

Месяц в облако нырнул,

И в пустой дали глубоко

Колокольчик уж заснул.

〈1834〉

Я пережил

Я пережил и многое, и многих,

И многому изведал цену я;

Теперь влачусь в одних пределах строгих

Известного размера бытия.

Мой горизонт и сумрачен, и близок,

И с каждым днем все ближе и темней.

Усталых дум моих полет стал низок,

И мир души безлюдней и бедней.

Не заношусь вперед мечтою жадной,

Надежды глас замолк, – и на пути,

Протоптанном действительностью хладной,

Уж новых мне следов не провести.

Как ни тяжел мне был мой век суровый,

Хоть житницы моей запас и мал,

Но ждать ли мне безумно жатвы новой,

Когда уж снег из зимних туч напал?

По бороздам серпом пожатой пашни

Найдешь еще, быть может, жизни след;

Во мне найдешь, быть может, след вчерашний, —

Но ничего уж завтрашнего нет.

Жизнь разочлась со мной; она не в силах

Мне то отдать, что у меня взяла

И что земля в глухих своих могилах

Безжалостно навеки погребла.

〈1837〉

Любить. Молиться. Петь

Любить. Молиться. Петь. Святое назначенье

Души, тоскующей в изгнании своем,

Святого таинства земное выраженье,

Предчувствие и скорбь о чем-то неземном,

Преданье темное о том, что было ясным,

И упование того, что будет вновь;

Души, настроенной к созвучию с прекрасным,

Три вечные струны: молитва, песнь, любовь!

Счастлив, кому дано познать отраду вашу,

Кто чашу радости и горькой скорби чашу

Благословлял всегда с любовью и мольбой

И песни внутренней был арфою живой!

〈1839〉

Петербургская ночь

   Дышит счастьем,

   Сладострастьем

Упоительная ночь!

   Ночь немая,

   Голубая,

Неба северного дочь!

После зноя тихо дремлет

Прохлажденная земля;

Не такая ль ночь объемлет

Елисейские поля!

Тени легкие, мелькая,

В светлом сумраке скользят,

Ночи робко доверяя

То, что дню не говорят.

   Дышит счастьем,

   Сладострастьем

Упоительная ночь!

   Ночь немая,

   Голубая,

Неба северного дочь!

Блещут свежестью сапфирной

Небо, воздух и Нева,

И, купаясь в влаге мирной,

Зеленеют острова.

Вёсел мерные удары

Раздаются на реке

И созвучьями гитары

Замирают вдалеке.

   Дышит счастьем,

   Сладострастьем

Упоительная ночь!

   Ночь немая,

   Голубая,

Неба северного дочь!

Как над ложем новобрачной

Притаившиеся сны,

Так в ночи полупрозрачной

Гаснут звезды с вышины!

Созерцанья и покоя

Благодатные часы!

Мирной ночи с днем без зноя

Чудом слитые красы!

   Дышит счастьем,

   Сладострастьем

Упоительная ночь!

   Ночь немая,

   Голубая,

Неба северного дочь!

Чистой неги, сладкой муки

Грудь таинственно полна.

Чу! волшебной песни звуки

Вылетают из окна.

Пой, красавица певица!

Пой, залетный соловей,

Сладкозвучная царица

Поэтических ночей!

   Дышит счастьем,

   Сладострастьем

Упоительная ночь!

   Ночь немая,

   Голубая,

Неба северного дочь!

〈1840〉

Бахчисарай

Ночью при иллюминации

Из тысячи и о́дной ночи

На часть одна пришлась и мне,

И наяву прозрели очи,

Что только видится во сне,

Здесь ярко блещет баснословный

И поэтический восток;

Свой рай прекрасный, хоть греховный,

Себе устроил здесь пророк.

Сады, сквозь сумрак, разноцветно

Пестреют в лентах огневых,

И прихотливо и приветно

Облита блеском зелень их.

Красуясь стройностию чудной,

И тополь здесь, и кипарис,

И крупной кистью изумрудной

Роскошно виноград повис.

Обвитый огненной чалмою,

Встает стрельчатый минарет,

И слышится ночною тьмою

С него молитвенный привет.

И негой, полной упоенья,

Ночного воздуха струи

Нам навевают обольщенья,

Мечты и марева свои.

Вот одалиски легким роем

Воздушно по́ саду скользят:

Глаза их пышут страстным зноем

И в душу вкрадчиво глядят.

Чуть слышится их тайный шепот

В кустах благоуханных роз;

Фонтаны льют свой свежий ропот

И зыбкий жемчуг звонких слез.

Здесь, как из недр волшебной сказки,

Мгновенно выдаются вновь

Давно отжившей жизни краски,

Власть, роскошь, слава и любовь,

Волше́бства мир разнообразный,

Снов фантастических игра,

И утонченные соблазны,

И пышность ханского двора.

Здесь многих таинств, многих былей

Во мраке летопись слышна,

Здесь диким прихотям и силе

Служили молча племена;

Здесь, в царстве неги, бушевало

Немало смут, домашних гроз;

Здесь счастье блага расточало,

Но много пролито и слез.

Вот стены темного гарема!

От страстных дум не отрешась,

Еще здесь носится Зарема,

Загробной ревностью томясь.

Она еще простить не может

Младой сопернице своей,

И тень ее еще тревожит