Путь киновари - Юлиус Эвола

Ницше. Его нетерпимость к современному миру была такой, что он удалился от него: он жил в горах, которые он воспринимал своим естественным окружением, а позже в заброшенном доме священника. У него почти не было денег, он перебивался немногими частными уроками, физически страдая всякий раз, когда был вынужден входить в контакт с цивилизованной городской жизнью. Но его существование не было спокойным и созерцательным: он сам вызывал напряжения, нарушения равновесия, беспорядок всякого рода в своей жизни, даже в личной сфере. Один из его сыновей, воспитанный им согласно идеалам абсолютного действия, погиб как герой на войне в Абиссинии и был награжден золотой медалью за отвагу. Де Джорджио умер в 1959-м году в своих горах. На меня повлияли не его книги, которые он так никогда и не издал, а взволнованные и агрессивные письма, наполненные прозрениями (а также путаницей). Это влияние было связано с его драматизированием и наполнением энергией понятия Традиции, которое у Генона по причине его личного уравнения обладало чересчур формальными и интеллектуальными чертами. К этому добавлялась его тенденция к абсолютизации, которая, естественно, нашла во мне родственную душу. Возможно, его короткие произведения, опубликованные мною (или которые я поручил опубликовать), а также отрывки из его писем, опубликованные против его воли, — это все, что осталось от его наследия. Я контактировал с де Джорджио (мы также пару раз встречались в Альпах) прежде всего в короткий период издания моего журнала «Ла Торре» (La Torre, «Башня»), о котором я расскажу ниже. Однако позже мы довольно отдалились друг от друга из-за его перехода к своего рода ведантизированному христианству.

Внутренним доктринам, о которых говорил Генон, принадлежала идея северного, гиперборейского происхождения изначальной традиции. В 1928-м году в Германии вышел труд голландского ученого Германа Вирта под названием «Заря человечества» (Der Aufgang der Menschheit), в котором схожая идея была частично оживлена и развита в широкой перспективе. Но речь шла о книге с претензиями на «научность»: Вирт, кажется, не имел никакого контакта с эзотерическими источниками Генона и других и намеревался при помощи материалов разного рода — от филологии до мифологии и этнологии — продемонстрировать «с внешней стороны» идею о северо-атлантической традиции, происходящей из великой древности, а также реконструировать дальнейшие пути ее носителей в их распространении в серии великих доисторических миграций. В общем, это была попытка выделить отдельные фазы или разветвления, представленные изначальным символизмом, по мере приближения к историческим временам. «Научная» основательность всей этой довольно путаной конструкции была довольно сомнительной. Многие неясности и фантазии были очевидными. Однако положительным вкладом Вирта было дальнейшее расширение горизонтов: вырисовалась задача философии истории, которая брала бы начало от идеи изначальной традиции, но развивалась бы сама по себе, то есть без этих полунаучных опор, которые могли привнести больше предубеждений, нежели оказать помощь. Немного позже я познакомился с работами И. И. Бахофена, швейцарского ученого восемнадцатого века, специалиста по античному праву, символам, культам и традициям, в тот период привлекшего к себе внимание из-за частичного переиздания его работ под редакцией Бернулли и Боймлера. Здесь речь вновь шла об исследовании мира истоков, пусть даже ограниченного в первую очередь областью Средиземноморья и не доходящего до настолько отдаленных доисторических времен, как гиперборейские или североатлантические. Бахофен также основывался на исторической категории «Традиции», указывающей на цивилизации и общества, обладающие фундаментальным идеей или мировоззрением как единым центром, к которому притягивались все области существования. И при выделении этого центра он признавал ту важность, которую имели миф, символ и сага, понятые не как фантастические и произвольные творения, а как выражения более глубинной и сущностной реальности, как измерения в глубине истории и цивилизации. Кроме того, отличительной чертой мысли Бахофена была идея дифференцированной морфологии древних цивилизаций. Он выделил фундаментальные типы цивилизаций — цивилизацию уранически-мужского типа и теллурического (или лунного), женского типа. В первой в качестве высшего принципа вселенной выступал небесный и лучезарный элемент, персонифицированный мужскими божествами; во втором же такое достоинство имел принцип жизни и плодородия, персонифицированный в Великой Богине, Magna Mater и аналогичных божествах женского, теллурического, ночного или лунного характера. Эти две фундаментальные идеи определяли все области жизни соответствующих цивилизаций. В частности, их оппозиция была видна также в оппозиции между цивилизацией героев и деметрической цивилизацией, между олимпийскими и солнечными культами и культами хтонически-лунными, между патриархатом и матриархатом, между аристократической этикой различий и пантеистическим и оргиастическим смешением. Согласно Бахофену, между этими двумя полюсами существовали различные промежуточные или смешанные формы.

Кроме того, Бахофен, собрав свидетельства присутствия этих двух концепций в необъятном корпусе религиозных, мифологических, социологических и юридических материалов древности, также исследовал конфликт — то явный, то тайный — между первой и второй цивилизациями: в этом отношении классической и впечатляющей была его реконструкция Древнего Рима в смысле прогрессивного утверждения цивилизации мужского типа над субстратом, связанным преимущественно с противоположной концепцией.

Я перевел ряд отрывков из трудов Бахофена, которые могут дать общее представление о его наиболее важных идеях. Книга на 250 страниц с вступлением и комментариями была составлена еще до войны, но смогла выйти только в 1949-м году в издательстве Восса под названием «Матери и олимпийская мужественность — Исследование тайной истории древнего средиземноморского мира» (Le Madri е la virilità olimpica — Studi sulla storia segreta dell'antico mondo mediterraneo). К ней я еще вернусь. При этом я был первым в Италии, кто обратил на Бахофена такое же внимание, которое ему уделялось в Германии и Швейцарии. Но эта книга не имела почти никакого резонанса: это было еще одним доказательством невосприимчивости господствующей в Италии культуры к подобному кругу идей.

Идеи этих двух авторов открыли мне новую широкую область, к которой можно было приложить теорию «двух путей»: область мифологии и истории. Здесь было нужно объединить в структурном синтезе подходы Генона, Вирта и собственно Бахофена. Однако я отвергал эволюционистскую схему Бахофена. Швейцарский ученый предполагал прогрессивный переход древнего человечества от стадии изначального промискуитета к деметрической цивилизации Матери и Божественной Госпожи, а позже — постепенное ее преодоление в героически-патриархальной цивилизации, связанной с ураническими и героическими культами. Этот процесс завершился современным обществом (в этом он видел «рождение Запада» в противоположность «Азии»). Я же ощущал необходимость принять динамическую концепцию и превратить эволюционные фазы единого человеческого рода в противоположные влияния, несомые разными народами, влиявшими один на другой. Во-вторых, я считал необходимым оспорить более поздний характер (то есть характер последней «эволюционной стадии») уранически-патриархальной и мужской цивилизации. На самом деле эта цивилизация была всегда, прямо или косвенно, связана с той же