Мои друзья медведи - Валентин Сергеевич Пажетнов

Теперь нам предстояло выяснить, как пройдет нажировочный период у подопытных медвежат. Сумеют ли они накопить жир для того, чтобы пережить зиму? Какой вес будет у них перед залеганием в берлогу? В зоопарках медвежата-сеголетки осенью весят 50–60 килограммов. Из немногих отрывочных сведений о массе медвежат-сеголеток, добываемых осенью и зимой охотниками, было известно, что в этот период она составляет 30–35 килограммов. Чтобы приблизиться к этому показателю, подопытным медвежатам за короткое время нужно было почти удвоить свой вес. Как они справятся с этой задачей? Это предстояло выяснить.

На рассвете я выпустил мишек из клеток, и мы зашагали в «Токовье» через заповедник по просекам. Напрямую туда было немногим более 10 километров. Но переход с остановками, обходом урочища «Малые Ясновицы», где пасли скот, и деревни Большие Ясновицы занял целый день. Протяженность маршрута составила более 25 километров. Во время перехода мне удалось наблюдать реакцию медвежат на свежий запах лося и присутствие крупного медведя. Едва мы отошли от усадьбы по знакомой, хорошо набитой тропинке метров 300, как впереди, в 40 метрах справа от нас громко затрещали сучья! Треск покатился по просыпающемуся лесу и смолк – побежал какой-то крупный зверь. Медвежата мгновенно взлетели на первую попавшуюся елку и затаились. Я присел, наблюдая за их поведением. За две минуты медвежата не издали ни звука. Потом Катя с шумом выдохнула несколько раз воздух – сигнал беспокойства. Прошло еще долгих полторы минуты тишины. Медвежата начали спускаться с дерева, пофыркивая и покашливая от непрошедшего возбуждения. Спустившись, они сразу направились на место, где был зверь, наделавший столько шума. Я двинулся за ними следом и, как и ожидал, обнаружил свежий помет и следы лося. Медвежата, медленно, бесшумно переступая лапами, задирая вверх морду, обошли и обнюхали все следы, помет, веточки и траву на вытоптанной лосем площадке. Катя долго чмокала: «н-ко, н-ко, н-ко». Звук этот слабый, медведи производят его больше в нос, слегка приоткрывая пасть, в момент возбуждения, особой настороженности или неясной опасности. Нечто похожее издает медведица, которая водит медвежат, но у нее этот звук звонкий, щелкающий: «…мнго…мнго…мнго». Двенадцать минут медвежата ходили взад-вперед по следам лося – запах лесного великана был для них особенно интересным. Потом начали играть: мохнатыми шарами покатились друг за другом по узкой лесной тропинке.

Через полтора километра мы наткнулись на след крупного медведя. Ширина отпечатка мозоли его передней лапы равнялась 19 сантиметрам, а длина 10. Медвежата не обратили на след внимания, хотя на вид он был довольно свежим. Медведь прошел в ту сторону, куда мы двигались, и время от времени на тропе можно было видеть его следы.

След медведя

Мы прошли 4 километра. Медвежата вразвалочку ковыляли впереди меня по лесной дороге, но вдруг остановились как вкопанные, воткнувшись носами в землю. Я подошел и увидел отпечаток лапы того же медведя. Но теперь медвежата явно им заинтересовались. По-видимому, отпечаток уже имел ощутимый запах, что и подействовало на зверюшек. Не обнаружив ничего примечательного, кроме следа, я пошел вперед. Медвежата не пошли за мной, как обычно. Они осторожно переходили от одного отпечатка к другому и нюхали их, не отрывая носа от земли. Потом стали возбужденно фукать. Я осмотрелся. Сбоку дороги возвышалась полусгнившая куча хвороста: дорогу когда-то чистили и обрубленные ветки складывали в аккуратные штабели. Верхушки штабелей, продуваемые ветром, просохли, и я прилег на ближайшую ко мне кучу, не рискуя промокнуть – решил посмотреть, что будут делать медвежата на следах с свежим запахом медведя. Прошло 7 минут. Исследовательская активность медвежат иссякла, они посмотрели по сторонам, меня не обнаружили и спокойно пошли по тропе вперед, как раз к тому месту, где я лежал. Когда они приблизились, я встал, намереваясь идти вместе с ними дальше, но мое движение очень сильно напугало их. Яшка присел, странным, сдавленным голосом «рюхнул». Тотчас оба медвежонка бросились на высоченную елку и в один момент забрались к самой вершине. Карабкаясь на дерево, они наделали много шума, но я успел расслышать, как в глубине леса громко хрустнул сучок и фыркнул медведь. Да ведь он был совсем рядом! Медвежата его чуяли, поэтому и вели себя так странно. Заслышав медведя, малыши полезли еще выше. Темными силуэтами они просвечивали сквозь разлапистую елку, примостившись на самой макушке. Сидели тихо. Только несколько раз кто-то из них шумно выдохнул воздух: «…хак…хак». Я затаился. Через десять минут прилетела кедровка, уселась на елку рядом с мишками и принялась скрипуче кричать. Покричала пару минут – и улетела. Еще через 10 минут медвежата зашевелились, но не слезли. Расселись поудобней на сучках и замерли. Прошел час. За это время где-то в лесу лишь один раз негромко потрещал валежник – больше я ничего не смог расслышать. Наконец, Катя, которая сидела чуть ниже, начала спускаться. Спустилась метров на пять, подумала немного и снова забралась обратно. Села рядом с Яшкой, обняла ствол лапами и затихла. Не выдержав такого отсиживания, я стал звать медвежат, но еще не скоро они решили спуститься. Я ходил под деревом, «чмокал», ходил по дороге, отходил дальше, снова возвращался, а медвежата слезут метров на 5–6 – и опять сидят. 17 минут медвежата спускались с елки. Начиная с этого момента, они стали постоянно пользоваться деревьями для отдыха и сна – так для них, видимо, было спокойней.

Пока мы добирались до «Токовья», нам попались ночные следы еще двух медведей, но они уже «остыли» и на мишек не подействовали. Как только мы пришли на место, я спрятал в доме рюкзак с провизией так, чтобы до него не смогли добраться медвежата, и отправился в обход овсяных полей. В лесу, рядом с полем, уже появились первые тропы медведей, но выходов на овсы было еще очень мало. Зато кабаны не стеснялись: то тут, то там виднелись двухрядные отпечатки острых копыт; смятые, как срезанные, стебли овса и выплюнутые остатки жеванных зерен – «жвачка», как ее называют охотники. Кабаны разжевывают сорванные зерна, высасывают молочко, а оставшуюся шелуху частично выплевывают, частично проглатывают.

Овсы стояли хорошие. Чуть зажелтевший ковер поля перекатывался живыми волнами под порывами упругого, налетевшего из-за леса ветра, шумел ровно и спокойно. Над полем стоял особый, сладковато-пряный дух, от которого тревожно и радостно щемило в груди, перехватывало дыхание. Когда-то довелось мне сидеть за штурвалом комбайна. Вот с тех пор и осталось, крепко засело во мне особое