Повесь луну. История Салли, которая берет судьбу в свои руки - Джаннетт Уоллс

и осторожны, Эдди разводит руки в стороны, как канатоходец. По обе стороны от нас нет ничего, кроме неподвижного воздуха, и между шпалами тоже ничего нет, только пустые промежутки и вид на плоское черное озеро далеко-далеко внизу. От брошенного вниз взгляда у меня кружится голова, но я должна смотреть – надо решить, то ли делать мелкие, скованные шажочки со шпалы на шпалу, то ли неудобно длинные, пропуская их через одну. Я решаю делать маленькие, выверенные шаги, каждый раз ставя ногу на всю стопу и игнорируя головокружение, потому что здесь надо обращать внимание на все, ничего нельзя принимать как должное, и каждый шажок ощущается как маленькая победа.

Наконец мы достигаем середины эстакады и выстраиваемся вдоль путей. Далеко на каменистом мысу маленькие квадратики разложенных покрывал для пикника выглядят как почтовые марки, а Кэт и другие женщины превратились в крохотные фигурки, которые стоят на пристани, прикрывая глаза от солнца ладонями, наблюдая за нами.

Никто из нас прыгать не торопится. Сеймур продолжает дурачиться, размахивая руками, притворяясь, что вот-вот потеряет равновесие, а Герцог делает вид, что толкает его, и оба они запрокидывают головы, смеясь, ха-ха-ха, как будто все это ужасно весело.

И тут мы слышим рокот поезда.

Он в дальнем тоннеле. Рокот нарастает, и рельсы начинают вибрировать. Белый свет прожектора локомотива появляется в темном тоннеле. Должно быть, машинист увидел нас, потому что гудок издает громкие, тревожные звуки.

– Пора! – кричит Сеймур. – Не думайте об этом! Прыгайте!

Шериф Эрл прыгает первым, и помощники быстро следуют его примеру.

Они скользят сквозь воздух под нами, всё уменьшаясь, исчезая в маленьких белых всплесках на черной поверхности озера.

Теперь на путях остаемся только я, Сеймур, Герцог и Эдди, а поезд приближается, шум нарастает, его двигатель грохочет, как гром, гудок надрывается, стальные колеса, тормозя, с визгом трутся о рельсы, и из-под них летят белые искры. Никакой возможности остановиться у него нет.

– Прыгай, Эдди! – кричит Герцог.

Эдди завороженно смотрит на озеро внизу.

– Давай ты, Салли! – кричит Сеймур. – Скрести руки и ноги! – Он обхватывает себя руками за плечи, показывая мне. – Не думай об этом. Давай!

Я делаю это. Прыгаю, отталкиваясь вверх и вперед. Повисаю в воздухе на миг – он кажется очень долгим, и я в невесомости, – а потом падаю. Все замедляется, словно падение через это пустое пространство занимает целую вечность – ветер вздымает мои волосы к небу, рвет мой купальник, черная поверхность озера стремительно надвигается на меня – и у меня есть время подумать, так что я делаю то, что велел делать Сеймур, обхватываю себя руками поперек груди и скрещиваю ноги у щиколоток.

Врезаюсь в воду. Мощно. Взрывающим жалом. Пронзаю ее лезвием, ухожу вниз, глубоко, вода здесь значительно холоднее, и меня утягивает еще глубже, и теперь она просто ледяная, и я начинаю замедляться и наконец останавливаюсь. Открываю глаза. Ничего не вижу. Все сплошь чернильная чернота. Я начинаю всплывать вверх, но не уверена, сумею ли задержать дыхание на весь обратный путь, поэтому начинаю грести руками. Вода теплеет, а чернота теперь перешла в мутную серость, но легкие горят так, что вот-вот лопнут – не знаю, смогу ли я выплыть, – поэтому продолжаю грести, пока наконец мое лицо не пробивается сквозь поверхность на солнечный свет, и я барахтаюсь, тяжело дыша, жадно глотая воздух.

Я смотрю в небо, в сторону яркого-яркого солнца и эстакады, и тогда вижу его, вижу локомотив, выезжающий из тоннеля – с ревущим гудком, бьющими из трубы клубами дыма, с машинистом, высунувшимся из окна, лихорадочно размахивающим руками. Сеймур хватает Эдди за руку. Они крохотные. Они прыгают. Они вдвоем летят вниз сквозь воздух, затем Сеймур выпускает руку Эдди, и их разносит в стороны, и они становятся больше, вот уже в полный человеческий рост, а потом стремительно врезаются в воду.

Там, высоко, Герцог прыгает с эстакады. Поначалу он падает медленно, но потом растопыривает руки и ноги, и я пытаюсь сообразить, что он такое делает и почему начал переворачиваться на спину, потом он начинает беспорядочно махать руками и ногами, словно пытается лететь, но от этого лишь все сильнее задираются ноги и опускается вниз голова. Что-то не так. Он летит практически на спине, приближается, да так быстро, что почти превращается в размытое пятно, и я кричу, но не слышу себя, потому что локомотив несется над головой, и Герцог врезается в воду, и она взрывается огромным, бешеным всплеском.

Поезд уходит в противоположный тоннель, и все смолкает, если не считать перестука вагонов, и я смотрю на то место, куда угодил Герцог, и вот он снова всплывает на поверхность, но лишь дрейфует по воде, не шевелясь.

Часть вторая

Глава 12

Сесил Данбар занимает место во главе обеденного стола из грецкого ореха, просматривая завещание Герцога, постукивая перьевой ручкой по столешнице. Стук эхом звенит в столовой, где все мы собрались, а дом теперь кажется таким пустым и безмолвным, что это «тук-тук» кажется громким, слишком громким, почти оглушительным.

Эдди сидит рядом с Сесилом, его голова опущена. За последние четыре дня он едва ли слово вымолвил. Я говорила Герцогу, что позабочусь об Эдди, клялась, что буду ему защитой, и по нему явно видно, что защита ему нужна, но как защитить человека от горя? Внезапные звуки заставляют его вздрагивать, и он потерянно бродит по дому, хрупкий, как стрекозиное крылышко, и кожа у него такая восковая и тонкая, что видно, как голубые венки пульсируют на его руках и висках. Некоторые люди, когда скорбят, ищут утешения у других, но Эдди из тех, кто прячется в темных уголках собственного разума, и я не заметила, чтобы он плакал.

Зато Кэт плачет безостановочно. У Эдди хотя бы есть Кинкейды, к которым можно обратиться, если что, но Кэт окружена людьми, которых едва знает. Она совершенно одна, если не считать ее друга Сеймура, а Кэт-то как раз из тех женщин, которые жаждут утешения от других. На поминках она благодарно кивала всякому, кто пытался ее утешить, даже совершенно незнакомым людям, бормотавшим пару неловких слов соболезнования.

Как и Эдди, я не плачу. Это меня удивляет. Когда я жила в Хэтфилде, Герцог всегда был частью моих мыслей. Я заново переживала каждый момент того дня, когда он отослал меня прочь, воображала, что сделала бы по-другому, представься мне такой шанс, ну и планировала, как покажу Герцогу, если он