Глина и кости. Судебная художница о черепах, убийствах и работе в ФБР - Элизабет Бэйли

другом месте. Может, она считала, что дочери будет лучше без нее, или у нее были проблемы с психикой – по тысяче разных причин она могла не хотеть возвращаться домой. Взрослые имеют право сами распоряжаться своей жизнью, и никакая полиция не принудит их вернуться туда, куда они не хотят.

Хотя случай с пропавшей матерью был прискорбным, это не означало, что ФБР следует вмешаться. И полиции тоже. Мы могли сделать возрастную коррекцию, но зачем? У офиса шерифа все равно нет ресурсов, чтобы расследовать дело о пропаже десятилетней давности, особенно если ничто не указывает, что женщине грозит опасность. Мы возвращаемся к тому, с чего начали: взрослые имеют право исчезать.

Я сотворила все, что могла, с единственной имевшейся у нас фотографией матери – сделанной, кстати, при аресте. Будь это дело о побеге, я опиралась бы на наиболее вероятный сценарий: что она скрывается где-нибудь практически без денег – и состарила бы ее соответствующим образом. Но оснований для этого не было, поэтому я предпочла более мягкую и оптимистическую версию. Немного округлила щеки, изменила прическу, добавила чуток косметики и легкую улыбку. Я подумала, что это никому не причинит вреда, так почему не следовать положительному сценарию? В конце концов, это может быть единственное изображение матери, которое получит дочь.

Были летние каникулы, и мне было шестнадцать лет. Я любила старые фильмы и часто пересматривала «Прекрасную купальщицу» 1944 года с Эстер Уильямс и Редом Скелтоном. Это один из смехотворных, но чудесных фильмов эпохи старого Голливуда, где Эстер купается в полном макияже, а Скелтон немыслимым образом появляется в балетном классе в розовой пачке. Скелтон был любимым комиком моего брата Стива, и я, помнится, думала, что ему нравился этот фильм в первую очередь потому, что Стив танцевал в балете, прежде чем пойти в десантники.

В 1970-х быть танцовщиком, особенно когда учишься в старшей школе, считалось позорным. Но никто не посмел бы дразнить Стива. Он не реагировал на подколки, потому что ему всегда было плевать, что другие думают или говорят о нем. В армии он без проблем прошел через учебную часть, посмеиваясь над суровыми методами военной подготовки. «Три месяца на острове Пэрриш были легкотней. Попробовали бы они продержаться хоть денек в балетном классе!»

В дверь постучали. Я открыла и увидела двух десантников и военного капеллана. Я не сразу поняла, что это значит. Скорее я подумала: «Мы же не католики, зачем тут священник? »

– Твои родители дома? – спросил один из них.

Несколько месяцев назад Стив написал нам: «Представляете, вы только что упустили 20 000 долларов страховки! Я едва не свалился со скалы, пока лазал по горам». Вечный искатель приключений, Стив ничего не боялся – даже побывав на волосок от смерти. Он занимался скалолазанием на Гавайях и погиб, когда его нога поскользнулась на мокром склоне.

Гроб был закрытый, и из-за травм мы не увидели тела Стива. Получалось, что в последний раз я видела его, когда он приезжал в увольнение. Он смеялся, начищал до зеркального блеска свои ботинки, поплевав на них, и ел арахисовый M&M’s, оставляя красные напоследок. Вот каким он мне запомнился.

После того как я стала судебной художницей, меня часто спрашивали:

– Почему ты не нарисуешь его портрет, каким бы он сейчас был?

– С какой стати мне это делать? – отвечала я всегда. Мне не хотелось показаться грубой, но эта мысль меня отвращала – и отвращает до сих пор. Мне не нужен Photoshop, чтобы представить моего брата – и в восемнадцать лет, и таким, каким он мог стать к шестидесяти.

Есть целая индустрия художников, которые делают возрастные коррекции покойных, но я не из их числа. Хоть меня и просили бессчетное количество раз.

– Я потеряла ребенка, когда ему было всего девять месяцев.

– Моя дочь умерла в двенадцать лет, не могли бы вы нарисовать ее в свадебном платье?

– У нас с мужем не может быть детей, вы не нарисуете, каким мог быть наш ребенок?

Эти истории разрывают мне сердце, но я ни за что не возьмусь за такой заказ.

Однажды я это сделала и хотя дело не касалось смерти, больше я такого не повторю. Меня спросили, смогу ли я выполнить возрастную коррекцию двух маленьких девочек, сестер. Они были живы и здоровы, но их отец терял зрение и хотел увидеть, как они будут выглядеть, когда вырастут. Я не знала тех людей, но это были друзья друзей, и я чувствовала себя обязанной, хоть и понимала, что ничего им не должна. Я согласилась выполнить заказ в свое свободное время, после работы, абсолютно бесплатно, но действовать надо было как можно скорее, потому что отец быстро слепнул.

Хуже осознания того, что мне следовало отказаться, было то, что произошло после того, как я сказала «да». У моей мамы случился инсульт, из-за чего я несколько недель отсутствовала на работе, спала в больнице на стуле, освобождала мамину квартиру, устраивала ее в дом престарелых, продавала ее жилье и машину… Это был настоящий кошмар. Я предельно вымоталась, морально и физически.

Кроме заботы о маме, мне надо было срочно выполнить тот заказ, прежде чем отец полностью ослепнет. Отступать было поздно: у них не оставалось времени, чтобы найти другого художника. К тому же его услуги стоили бы денег. А еще я дала слово.

Я выполнила заказ вовремя, и жена отправила мне чудесное письмо с благодарностями, но у меня едва не разорвалось сердце, когда я его читала. Я пришла к убеждению, что не должна была вкладывать свои фантазии в голову этого человека. Я всего лишь художник и не имею такого права. Очень надеюсь, он забыл, как выглядели те фото, потому что у него должны были сложиться собственные картинки взрослых дочерей, а не мое видение, выполненное в Photoshop.

Точно так же, как дело о пропавшей матери не должно было попадать в ФБР, не должно было попасть в него и следующее. Гарри поступил звонок – ситуация касалась заложников. Мужчина забаррикадировался в собственном доме и угрожал убить себя, свою семью и всех, кто посмеет к ним приблизиться. Он не называл своего имени, но полицейские полагали, что знают, кто это, – подозреваемый в убийстве, которого разыскивали много лет.

Мне пришел мейл: Гарри приказывал выполнить возрастную коррекцию последней фотографии подозреваемого, сделанной при аресте, чтобы полицейские могли сравнить его с мужчиной, запершимся в доме. О, кстати: на все про все мне давался ровно час. Я дважды перечитала мейл Гарри, чтобы убедиться,