Глина и кости. Судебная художница о черепах, убийствах и работе в ФБР - Элизабет Бэйли

– Ты что, не видишь, в чем проблема? Никто мне ничего не говорит, а я, между прочим, начальник отдела!

Гарри распалялся: он начал ходить из стороны в сторону, заговорил громче и явно собирался выплеснуть на меня свой гнев.

– И зачем вообще вам понадобился Крис?

Ошеломленная, я ответила:

– Потому что так надо. Консультация с антропологом – часть нашей работы.

– Но я должен знать о таких вещах!

– Что именно ты хочешь знать? Ты имеешь в виду, я должна предупреждать тебя, прежде чем говорить с антропологом?

– Нет! Ты должна сообщать мне только важные вещи.

Начиналась та же песня, что в фотостудии, но теперь в присутствии коллег, застывших с разинутыми ртами.

– Можешь выражаться точнее? Я хочу сказать, «важные вещи» имеют разное значение для разных людей.

– У меня нет времени все тебе расписывать! Ты по-прежнему не слушаешь меня. Или не хочешь слушать.

Я сдаюсь. Меньше чем за год на посту начальника отдела Гарри превратился из славного парня в бешеного самодура. После того как он в гневе выскочил за дверь, мы с Уэйдом переглянулись, не веря сами себе. Это выходило за все рамки.

Компьютерный томограф – огромный прибор, а находился он в крошечной комнатке с металлическими стеллажами вдоль одной стены и компьютерным столом у другой. Санитары из офиса коронера начали завозить туда каталку, но она не помещалась – все напоминало неудачный случай параллельной парковки. Когда каталка наполовину была в дверях, мы все одновременно поняли, что я все еще в коридоре, хотя уже должна быть внутри. После всех препятствий, которые санитары преодолели, я не посмела бы просить их выехать назад, поэтому сделала единственное, что могла: подоткнула блузку, втянула живот и с огромным трудом протиснулась между дверным косяком и каталкой, стараясь не притронуться к обугленным останкам.

Никогда в жизни я не думала, что окажусь в миллиметре от комков горелой человеческой плоти и что часть из них будет угрожать прикоснуться к моей одежде. Будь на мне лабораторный халат, я бы не возражала, но я знала, что выкину свои вещи, как только вернусь домой, если они вступят в контакт с чем-то «мясным».

В конце концов мне удалось проникнуть внутрь, и после нескольких смущенных шуток каталку все-таки завезли. Все взгляды были устремлены на меня, пока я делала снимки, – остальным заняться было нечем. Я постаралась сделать как можно больше фото со всех мыслимых углов. Это была редкая возможность получить детальную информацию о лице и его чертах – если женщину опознают, мы сможем добавить данные о ней в свою коллекцию референсов.

Ее волосы спеклись в колтун, и я не могла определить, какого они были цвета, прямые или волнистые, но, по крайней мере, я увидела, где проходила краевая линия. Губы полностью сгорели, рот с одной стороны был открыт, и просматривались зубы на верхней и нижней челюсти – они полностью сохранились.

Дальше последовало компьютерное сканирование, и мы смогли прямо там, в лаборатории, увидеть череп. Это было удивительно – никто из нас такого не ожидал. В сочетании с фотографиями я получила больше информации, чем когда-либо, для лицевой аппроксимации.

Как оказалось, личность женщины установили еще до того, как я закончила, что очень меня порадовало. Я с удовольствием навсегда отказалась бы от лицевых аппроксимаций, если бы жертв опознавали без меня. Однако Гарри с Фрэнком смотрели на это по-другому. Для них это была пустая трата времени и денег – плюс еще одна причина ополчиться на меня.

В конце концов, во время одной из наиболее яростных вспышек Гарри, я поднялась и сказала фразу, которая обычно заставляет супервизора замолчать:

– При всем уважении я требую присутствия представителя ОРВ или незаинтересованной третьей стороны.

Я заранее отрепетировала эту реплику, чтобы удовлетворить внутренним требованиям ФБР насчет притеснений на рабочем месте. Это недвусмысленный сигнал супервизору, что он перешел границу; следующим шагом является жалоба в ОРВ.

– Нет! Никто не нужен.

– Нет, нужен. На меня кричат без всякой причины, и я от этого устала. Я хочу, чтобы здесь был свидетель.

– Нет! – заорал он. – Не будь смешной. Ну-ка сядь!

Думаю, женщины знают – стоит тебе заговорить в жестком тоне и озвучить мнение или факт, который мужчина не одобряет, как тебе велят «успокоиться». Очевидно, имея в виду, что у тебя истерика.

Я продолжала стоять.

– Нет. Еще раз: при всем уважении я требую присутствия представителя ОРВ или незаинтересованной третьей стороны. Вы оказываете на меня давление. Или кто-то придет сюда, или мне придется уйти.

Почему я сразу не ушла? Это вопрос субординации. Так действуют многие начальники в ФБР, особенно те, кто служил в армии и привык командовать, чувствовать себя генералом Паттоном. Я знала, что, если уйду, Гарри запросто применит ко мне дисциплинарные меры.

Я вытерпела еще один приступ его крика и еще раз потребовала присутствия представителя ОРВ, так что он все-таки сдался и рявкнул:

– Ну-ну, давай! Звони Грейс! – Имея в виду консультанта ОРВ, сотрудничавшую с лабораторией.

Я направилась к своему столу, но, прежде чем успела поднять трубку, меня вызвали в кабинет Фрэнка.

Дверь еще не закрылась за мной, а Фрэнк уже приказал:

– Отзови адвокатов. Не надо привлекать ОРВ. Это мое решение.

У меня сжалось сердце. Господи боже! В каком мире я живу? Я знала, что мужчины-начальники, подверженные мизогинии, встречаются повсюду, хоть и прячут свое истинное лицо, притворяясь белыми и пушистыми. Но сказать в лицо подчиненной: «Отзови адвокатов»? Я была в полной заднице.

Фрэнк объявил, что это я начала кричать – не Гарри.

– Ему пришлось кричать в ответ, чтобы привести тебя в чувство. Ты вышла из себя.

– Вовсе нет, – ответила я резко. – Я на него не кричала.

– Кричала. Гарри мне все рассказал. По-твоему, он лжец?

Теперь я оказалась на крайне зыбкой почве. Даже намек на то, что твой начальник лжет, будет считаться неподчинением.

– Но я не кричала, – повторила я. – Люди в офисе слышали, что произошло. Он кричал на меня, а не наоборот.

Теперь в разговор вмешался Гарри: он настаивал, что у меня была истерика (я же говорила) и что он вовсе на меня не кричал… при этом он орал во все горло. Я изумленно посмотрела на Фрэнка и сказала:

– Он кричит прямо сейчас.

Фрэнк сделал Гарри знак: сбавь тон.

Через несколько мгновений я продолжила:

– Я отношусь к Гарри уважительно и прошу такого же отношения к себе.

А дальше, забыв об осторожности, добавила: