Глина и кости. Судебная художница о черепах, убийствах и работе в ФБР - Элизабет Бэйли

Но что, если рисунок опубликовали и ничего не произошло? Пять лет спустя Карла арестуют по обвинению в грабеже буквально на месте преступления, когда он роется в винном погребе. Его отпечатки по всему дому – уже другому, – и их сравнивают с теми, что он оставил пять лет назад. Они совпадают.

Был тот первый рисунок попаданием? Художник может выдвинуть этот аргумент, если считает, что портрет получился похож на Карла. В конце концов, он ведь сделал свою работу и не виноват в том, что ему не повезло. Если рисунок не похож на Карла, художник все равно может заявить о попадании, раз два дела оказались связаны, хотя его рисунок тут ни при чем.

Тема эта очень тонкая и противоречивая; с точки зрения этики мы вступаем в довольно мутные воды. Одно дело – отслеживать свои успехи и учиться на ошибках. Но зачастую художники пытаются «коммерциализировать» свои достижения, похваляясь тем, сколько преступлений они «раскрыли». В конце концов, художник не один участвовал в разоблачении Карла. Как насчет криминалистов, сравнивавших отпечатки, детективов и (кстати!) жертвы?

При лицевой аппроксимации попадания определить еще сложнее, потому что, как вы знаете, слишком много фрагментов головоломки отсутствует, базы данных неполны, да и высок шанс простой человеческой ошибки. Справедливости ради скажем, как должна выглядеть идеальная лицевая аппроксимация: найден череп, по нему выполнена скульптура, результат опубликован. Женщина видит изображение и приходит к выводу, что это может быть ее сестра. Она звонит в полицию, ее ДНК сравнивают с останками, и результаты совпадают. Безусловно, это попадание, и двух мнений тут быть не может.

Занимаясь этой работой больше десяти лет, я всегда радовалась, когда узнавала о попаданиях и арестах по нераскрытым делам, но не кидалась в порыве самолюбования постить восторженные сообщения в «Фейсбуке». Опытный судебный художник должен периодически добиваться успеха – иначе зачем он вообще нужен?

Но попадания не происходят с предсказуемой периодичностью. Иногда за целый год не бывает ни одного, а потом за месяц раскрываются сразу три дела. По своей природе наша работа похожа на американские горки.

Я никогда не следила пристально за тем, какой путь проходят мои лицевые аппроксимации. Если семья не увидела скульптуру и опознание произошло благодаря национальной базе ДНК, очень хорошо. Если у моей скульптуры было сходство с реальным человеком, я порадуюсь. Конечно, при отчетливом сходстве я приду в восторг, да и кто не пришел бы? Это упоительное чувство, и еще приятнее, когда детективы обращают на него внимание.

Но от преувеличенных восхвалений я чувствую себя неловко. Нет, я не стану говорить «какие пустяки» и ковырять пол носком туфли. Скорее я подумаю, какие выводы мне следует сделать. Какие ошибки я допустила и могла ли их избежать? Что я сделала правильно, какой урок извлекла для следующих моих дел?

Я никогда не забуду мое первое официальное опознание. Это была вторая скульптура, которую я выполнила, и ее можно было назвать стопроцентным попаданием – если не считать качества лепки.

Я объясню. Была суббота, и я заправляла машину, когда у меня зазвонил мобильный. Это был Уэйд.

– Привет, слышала, что случилось?

Я думала, он имеет в виду работу. Я начала что-то бормотать, но он перебил меня и воскликнул:

– Нет, дурочка, у тебя попадание!

– О чем ты вообще? Ты знаешь, что у меня попадание, а я – нет?

– Да я же тебе пытаюсь сказать, а ты не слушаешь! Я на конференции антропологов, и детектив только что звонил Крису.

Скульптуру показали по местному телеканалу, и в полицию поступил звонок. Пара смотрела телевизор, и жене показалось, что скульптура похожа на ее золовку. Мужчина пригляделся, и да, сходство было налицо. Он дослушал репортаж: многие детали описания совпадали. Он позвонил в полицию и сказал:

– Думаю, это может быть моя сестра.

Она не контактировала с семьей много лет, но о ее исчезновении не заявляли. У нее были кое-какие проблемы с законом, она несколько раз сидела в тюрьме и была наркозависимой. Он сдал анализ ДНК, и совпадение подтвердилось.

Каждый художник помнит свое первое попадание, и я тоже никогда его не забуду. Я испытывала громадное облегчение. О господи! Поверить не могу! Я им помогла! Я знаю, ради чего работаю. А потом я вдруг почувствовала себя виноватой. Как я могу радоваться? Я ужасный человек!

Но Рид указал мне на очевидное:

– Ты ведь радуешься не тому, через что проходит эта семья, и уж точно ты не радуешься ее смерти. Ты счастлива, что портрет, который ты сделала, совпал.

Я много лет работала, совершенствуя свои навыки лицевой аппроксимации, и наконец добилась бесспорного успеха. Я была частью команды, которая продвинулась в расследовании «глухаря», и помогла полицейским стать на шаг ближе к поимке убийцы этой женщины.

Конечно, когда я увидела ее фото, мое недовольство собой вернулось. Да, сходство было, но качество лепки? Ужас. Разве что чуть-чуть получше моей первой скульптуры, но ненамного. Сколько всего я еще не знаю! Мне нужен учитель по лепке, кто-то, кто гораздо лучше меня, кто укажет на мои ошибки и поможет исправить их.

Я хотела только самого лучшего. Моим главным критерием был реализм. Я пыталась делать свои скульптуры живыми – чтобы люди воспринимали их всерьез. Я знала, что смогу, ведь у большинства скульпторов было за плечами лет по двадцать опыта, а я только начинала. И вообще, я люблю вызовы!

Вы удивитесь, как тяжело найти учителя по портретной скульптуре. Отличных скульпторов сколько угодно; проблема в том, что они или слишком заняты, чтобы учить, или места на их курсах раскуплены на годы вперед.

Мастером, ради учебы у которого я согласилась бы отдать свою руку или ногу, была Джени Фейри. Ее работы поражали своей красотой и непревзойденным реализмом. Она являлась ведущим скульптором Музея мадам Тюссо и лепила лица Саймона Коуэлла, Тупака Шакура и даже королевы Елизаветы. При виде ее работ у меня на глаза наворачивались слезы, и, хотя я знала, что мне с ней не сравняться и за тысячу лет, все равно хотела учиться у Джени, чтобы хоть чуть-чуть к ней приблизиться.

На ее сайте упоминались мастер-классы, но расписания не было, так что я написала ей мейл, спрашивая о занятиях. Она ответила очень любезным письмом, где объясняла, что сейчас занята семьей, но примерно через год собирается вернуться к преподаванию.

Полная решимости, я поставила себе напоминание через год написать ей снова. Когда через 365 дней календарь напомнил мне о Джени,