Мир глазами военно-морского гигиениста - Борис Иванович Жолус

Только благодаря позиции специалистов медицинской службы, главного гигиениста Минобороны В.Г. Чвырёва, удалось нормировать дозу не по уровню военного времени. Для ликвидаторов был установлен предел 25 бэр (рентген) на первом этапе работ, в последующем он постоянно снижался и достиг 5 бэр.

С целью предупреждения попадания радиоактивных веществ внутрь организма уже 3 мая 1986 года было утверждено в Министерстве здравоохранения СССР «Временное допустимое содержание радиоактивного йода для питьевой воды и пищевых продуктов», а 30 мая 1986 года – временные допустимые уровни на номенклатуру пищевых продуктов, плодоовощную продукцию, медицинские препараты и лекарственное сырье. Эти нормативы содержались в приказах министра обороны СССР.

Одновременно устанавливались нормативы радиоактивного загрязнения транспорта, обуви, одежды, белья.

Для медицинской службы Вооружённых Сил СССР авария на ЧАЭС и ликвидация её последствий стала практически моделью современной войны с фактическим присутствием радиационного фактора.

Одним из основных условий успешного выполнения этих задач явилось эффективное медицинское обеспечение войск в районе ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС и, в частности, проведение действенных санитарно-противоэпидемических (профилактических) мероприятий, позволивших предупредить эпидемические вспышки инфекционных заболеваний и лучевых поражений личного состава.

Основные направления профилактической работы медицинской службы в условиях ликвидации аварии включали:

– профилактику острых поражений личного состава ионизирующим излучением и отдалённых последствий его воздействия;

– профилактику эпидемий ОКИ, ОРИ и других инфекций среди личного состава войск и населения;

– профилактику травматизма, отравлений, несчастных случаев.

Территория вокруг тридцатикилометровой зоны была разделена на секторы. Войска, санитарно-эпидемиологические учреждения формировались и именовались по округам: Белорусский, Киевский, Одесский (до этого был ещё и Прикарпатский – упраздненный впоследствии сектор).

Профилактическая работа осуществлялась медицинскими службами воинских частей, тремя санитарно-эпидемиологическими взводами омедб, семью санитарно-эпидемиологическими взводами механизированных полков Гражданской обороны, тремя СЭО секторов, врачами-гигиенистами оперативной группы Гражданской обороны СССР (ОГГО) и оперативной особой зоны – район самой ЧАЭС.

Основными направлениями проведения санитарного надзора, который я организовывал и в котором работал, являлись учёт и паспортизация объектов, контроль за размещением воинских частей, организацией питания, водоснабжения, банно-прачечным обслуживанием, удалением твёрдых и жидких отходов как обычных, так и радиоактивных.

С учётом воздействия на личный состав ионизирующего излучения важным направлением санитарного надзора явилась организация и осуществление радиационного контроля в местах дислокации войск и местах дезактивационных работ.

Проведение командованием, службами тыла и медицинской службой воинских частей любых мероприятий в зоне ЛПА на ЧАЭС было связано со следующими общими особенностями:

Впервые крупная группировка войск привлекалась для ликвидации последствий крупномасштабной радиационной аварии. Размещение и работа личного состава проводились под постоянным воздействием ионизирующего излучения.

Воинские части были размещены в относительно короткий срок на не обустроенной территории.

Руководящий состав оперативных групп, командование и рядовой состав воинских частей не имели опыта службы и деятельности в данных условиях. Срок работы в зоне ЛПА был ограничен в связи с установленным дозовым пределом, что вызвало необходимость частой смены воинского контингента.

Рядовой, частично и офицерский состав воинских частей, комплектовались приписным контингентом, то есть лицами, прошедшими воинскую службу, имеющими трудовую закалку и жизненный опыт. Тем не менее, отрыв от дома в мобилизационном порядке сказывался на настроении солдат.

В одном из выездов в воинскую часть водитель моего служебного УАЗа вздыхал, и я спросил его о причине грусти. «Мой сосед, с которым призвались в один день из Туапсе, уже уехал домой досрочно» – «Почему досрочно?» – «Он работал в режиме аиста. Вы же слышали песню «Аист на крыше» Софии Ротару?». Это означало, что сосед был в том подразделении, которое выполняло работы по удалению остатков разрушенного реактора с крыши энергоблока. Известно, что после взрыва самой опасной в радиационном плане была крыша четвёртого энергоблока.

Смесь ядерного топлива с графитом в виде кусков разрушенного реактора давали высочайший уровень радиации на площадях крыши. Попытки использовать механо-электрический робот для сбора и сброса этих осколков в воронку от взрыва не удались, робот выходил из строя по причине воздействия на его электросхемы радиации.

Тогда к работам приступили люди. Первым на крышу поднялся майор медслужбы Салеев Александр Алексеевич (1948–2006) – преподаватель кафедры военно-морской и радиационной гигиены ВМедА им. С.М. Кирова. Его обмундировали в свинцовые латы (листы свинца под одеждой), под ними были закреплены индивидуальные дозиметры. Александр Алексеевич провёл на крыше меньше двух минут, работая лопатой по удалению осколков реактора. Он будет награждён орденом «Красной звезды», ему выдадут денежную премию, а самое главное – за ним пойдут солдаты.

По-видимому, так рассуждало командование, так оно и происходило. За минутный выход на крышу солдату записывали в «Карточку учёта доз» 1 рентген. Выходы проходили через день, после набора 25 рентген (на бумаге) солдата возвращали в военкомат по месту жительства.

Истинную дозу облучения в зоне ЛПА никто не знал. Несколько видов применявшихся индивидуальных дозиметров не были совершенными, и учёт доз облучения проводился расчётным методом.

Так, на момент моего первого пребывания в зоне ЛПА (январь-март 1987 года) суточная доза составляла 0,3 Р. независимо от того, где я (со своими дозиметрами) находился: непосредственно на станции или в Киеве. Учёт доз облучения личного состава был несовершенен. К правильной организации этой работы служба радиационной, химической и биологической защиты не была готова.

Позднее медицинская служба организовала в ВМедА Регистр ликвидаторов, но и в нём базовые данные о дозах чернобыльцев были необъективными. Неразбериха с дозиметрическим контролем на первых этапах ликвидации аварии была ещё более выраженной. Одним из свидетельств тому были многочисленные карты на ликвидаторов, которые в санчасти многих воинских частей лежали стопками, и никто не знал, куда их отправлять.

В числе мероприятий медицинской службы по контролю за радиационным воздействием было динамическое наблюдение за формулой крови у ликвидаторов. Так, в самом Чернобыле работала группа врачей, которая выполняла клинический анализ крови. Какой-то строгой регламентации этого процесса не было, самыми постоянными посетителями данной лаборатории были лица повышенной тревожности за свое здоровье.

Я прибыл в Чернобыль 27 января 1987 года, то есть через полгода после аварии. Медицинская служба оперативной группы Гражданской обороны СССР располагалась в здании по улице Ленина.

Мой предшественник – главный гигиенист Одесского военного округа – убыл до моего приезда, принимать дела было не у кого. Стал врастать в обстановку с помощью заместителя начальника медицинской службы. С ним мы разместились для проживания в Чернобыле в комнате оставленного жильцами двухэтажного дома.

Всех прибывших переодевали в полевую форму. Морские офицеры под формой носили тельняшку, за это их называли «матросы». У каждого офицера в кармане куртки находились индивидуальные дозиметры, однако учёт полученных доз производился расчётным методом и составлял в январе-марте 1987 года 0,3 бэра в сутки.

В первый