Война за независимость Чили - Андрей Аркадьевич Щелчков

сильны патриархальные отношения и в деревне, и в городе. Влияние простого народа было сильнее, а местная аристократия как по богатству, так и по регалиям уступала столичной. Слабым было и торговое сословие. Эти обстоятельства, а также бедность и зависимость от ресурсов центрального правительства заставляли креольскую верхушку Консепсьона искать опору среди «низкого народа». В Консепсьоне на этом этапе Войны за независимость народное, «плебейское» течение революции освобождения нашло свое самое законченное проявление, менее или вовсе незаметное в Сантьяго. По мнению чилийского историка Габриэля Саласара, в Консепсьоне преобладала «коммунальная линия» революции освобождения, то есть децентрализованная демократия, представленная местными кабильдо. Именно в «коммунальной демократии» этот историк видит зарождение будущего либерального федерализма в Чили[290].

5 сентября 1811 г. на кабильдо в Консепсьоне собралось около 180 человек, которые обсудили причины ухода радикалов из конгресса и проблему числа депутатов от Сантьяго. Руководил собранием Росас. В результате были избраны новые депутаты в конгресс и, самое главное, создана Исполнительная хунта Консепсьона во главе с Росасом. Ориуэла, представлявший народные низы Консепсьона был избран одним из новых депутатов от этой провинции в конгресс. Все города юга признали новую хунту[291]. Таким образом, Консепсьон создал своё независимое от Сантьяго правительство на время, пока не будет урегулирована проблема представительства провинций в конгрессе. Отказ от повиновения столице был чреват гражданской войной.

Кабильдо абьерто Консепсьона, представлявшее массу народа города, приняло решение об аннулировании всех депутатских мест в самом кабильдо, выставляемых по испанской традиции на аукцион. С этого момента депутаты (рехидоры) кабильдо должны были избираться. Позднее эта мера была принята и в Сантьяго. На тот момент Консепсьон был самым революционным городом в Чили.

Когда в Консепсьоне стало известно о перевороте, совершенном Каррерой в сентябре 1811 г., и о победе радикалов, это мало что изменило. Последующие события показали Росасу, что в Сантьяго установлена военная диктатура, которую он назвал «преторианской». Росас заявлял, что предпочитает разорвать отношения с Сантьяго и перейти под юрисдикцию Буэнос-Айреса.

После декабрьского переворота в Сантьяго хунта Консепсьона выпустила обращение к чилийцам, в котором оправдывала действия военных в сентябре, но категорически отказывалась признать узурпацию ими власти в последующие месяцы. Южане настаивали на праве провинций участвовать в принятии решений в центре: «В столице, наверное, думают, что жители провинций — это люди без прав, что они должны слепо повиноваться капризам и амбициям, межпартийным дрязгам. Ошибаетесь, народы уже умеют думать и 292 оценивать эти поступки…»[292].

Росас не признал перемен в Сантьяго, и Каррера стал осуществлять военные приготовления на случай гражданской войны. Когда О’Хиггинс представил прошение об отставке и заявил о своем возвращении в Консепсьон, Каррера попросил его стать посредником в переговорах с Росасом. Он хотел найти компромисс, чтобы избежать войны. Между тем, войска Сантьяго сконцентрировались в Тальке на границе между двумя провинциями. Командующим войсками был назначен престарелый Игнасио Каррера, человек, мало сведущий в военных делах. Военные приготовления были крайне непопулярны. Во-первых, никто не хотел войны. Во-вторых, призыв в ополчение пришелся на весну и начало лета в южном полушарии, время полевых работ, что вызвало большой 293 ропот среди крестьян и землевладельцев[293].

27 декабря 1811 г. О’Хиггинс прибыл в Консепсьон. Он оказался в двусмысленной ситуации. С одной стороны, О’Хиггинс был союзником Росаса и сам был родом с юга. С другой, он прибыл с поручением столичного правительства добиться мира с мятежной провинцией. В результате переговоров О’Хиггинса 12 января 1812 г. между Росасом и властями в Сантьяго в лице того же О’Хиггинса был подписан договор об основах правления до окончательного политического урегулирования конституционного положения страны.

По январскому договору Чили не разрывала своих связей с Испанией, но отказывалась признавать над собой юрисдикцию Регентства и Кадисских кортесов. Чили не принимала никаких назначений из Испании, а главное — в случае полной оккупации метрополии французами была готова объявить себя независимой[294]. В случае же возвращения Фердинанда VII Чили намеревалась вернуться под его скипетр только при условии сохранения свободы торговли, разрешения создавать мануфактуры и исключительного права креолов занимать все государственные посты в королевстве. При этом Чили заявляла о своем желании войти в конфедерацию с другими американскими владениями Испании и, прежде всего, с Буэнос-Айресом[295].

Во внутреннем устройстве страны договор закреплял новую систему власти. Не касаясь полномочий и законности уже существовавшей столичной хунты, договор устанавливал, что общенациональная хунта должна состоять из представителей от каждой провинции, избираемых ассамблеями этих провинций. Учреждался Сенат в составе 6 человек, по 2 от каждой провинции. Сенат был единственным полномочным органом, который мог решать вопросы войны и мира, новых налогов, печатания монеты, внешних отношений и принятия законов. Фактически это был конституционный федеративный договор, который должны были ратифицировать соответствующие хунты провинций. Консепсьон сразу же его ратифицировал, но Каррера, заявив об одобрении договора в принципе, затягивал с ратификацией. 23 января 1812 г. он созвал все корпорации и попросил их составить письменные отзывы на договор. Параллельно Каррера форсировал военные приготовления, при этом закрыл доступ граждан с юга на север, запретил торговлю и всякие связи с мятежной провинцией[296].

9 марта 1812 г. войска под руководством Хуана Хосе Карреры выдвинулись на юг. Накануне правительство опубликовало манифест с осуждением самой возможности гражданской войны. Хунта Сантьяго заявляла: «Мы хотим, чтобы эта провинция поняла, что сохранение всеми силами единства страны не противоречит тем либеральным принципам, которые мы вместе исповедуем»[297]. Речь шла о том, что Консепсьон обвинял Сантьяго в тирании и военной диктатуре, а между тем, по мнению столичной хунты, то есть Карреры, оба правительства являлись либеральными, а значит, не противниками, а союзниками. 12 марта Каррера обратился к нации с манифестом, в котором сообщал, что, несмотря на все его усилия, гражданская война в Чили началась[298].

В ответ на движение войск Росас объявил о мобилизации провинции. Южная хунта перебралась в Чильян, готовясь к обороне. Росас поручил посредничество в достижении мира епископу Консепсьона, но его миссия не увенчалась успехом. О’Хиггинс предлагал атаковать первыми войска Карреры на реке Мауле, но Росас воспротивился этому, он не хотел гражданской воины[299].

В начале апреля Каррера в очередной раз раскрыл заговор против своего правительства. Расправившись со своими противниками, 18 апреля в сопровождении секретаря, молодого военного Мануэля Родригеса, будущего народного героя, глава правительства отправился на юг с целью всё-таки договориться с южанами[300]. Каррера и Росас начали переговоры в Тальке. Однако они не дали результата. Росас настаивал на принципах соглашения от 12 января, а Каррера хотел сохранить свою диктатуру.