Война за независимость Чили - Андрей Аркадьевич Щелчков

Военные были представителями широких слоев населения, служивших в ополчении, состоявшем в основном из ремесленников и крестьян и руководимом видными горожанами, представленными в кабильдо напрямую или через систему кумовства и семейных связей. Таким образом, военные фактически представляли весь народ. Легитимация военной власти Карреры обладала новыми свойствами, она имела республиканские и либеральные основы. В этом смысле диктатура Карреры формировала иной тип власти, основанный на республиканско-либеральных, а не на традиционных легитимистских принципах. Отсюда апелляция напрямую к народу, к открытым собраниям горожан, а не к корпорациям, сословиям и Кабильдо абьерто. Современный чилийский историк А. Джоселин-Хольт не без основания сравнивает Карреру как тип политика с молодыми революционными генералами Французской революции[279].

Военное и политическое лидерство Карреры было бесспорным. Его поддержал не только народ, но и большая часть местной элиты, так как в военной мощи увидели гарантию противостояния реакционным, абсолютистским силам испанцев и вице-короля Абаскаля, вооруженного конфликта с которым чилийцы всерьез опасались.

Со всевластием Карреры не были готовы мирится другие лидеры патриотов. После 2 декабря О’Хиггинс самоустранился от участия в хунте и уехал в Консепсьон. 15 декабря от него пришло прошение об отставке. Ему последовал другой член хунты Г. Марин. На следующий день Каррера назначил на их места Х.Н. Серду и Х.Х. Альдунате. Последний отказался, но это не смутило Карреру, который собирался править единолично[280]. В феврале 1812 г. комиссия, созданная для расследования заговора против Карреры, ставшего непосредственным поводом для переворота, без какого-либо сопротивления со стороны правителя оправдала всех подозреваемых. Всех арестованных освободили, но выслали в их поместья, удалив из столицы противников диктатуры.

После переворота Каррера приступил к созданию новых вооруженных сил, за что враги стали называть его Наполеоном. 28 декабря Каррера издал приказ о создании «Великой национальной гвардии», то есть всеобщего гражданского ополчения[281]. Он считал, что все мужчины, граждане Чили, должны были стать солдатами ополчения, заменив, таким образом, старые регулярные или, как их называли, «ветеранские» части. Креольское ополчение существовало и до этой реформы, но участие в нем определялось имущественными возможностями граждан. В Чили из-за постоянного противостояния с арауканами на юге была самая высокая в Америке милитаризация населения. К 1810 г. регулярные войска составляли 2358 человек, а ополчение — 26 639, то есть в сумме по 36 военных на одну тысячу населения[282].

Консолидировав власть в столице, Каррера должен был обратить свои взоры на главную проблему — провинцию Консепсьон и её безусловного каудильо Хуана Мартинеса де Росаса. После отъезда из Сантьяго Росас встретил в Консепсьоне радушный прием. В этой южной, пограничной с арауканами провинции было много военных. Именно на них рассчитывал Росас в своих планах. Военным губернатором провинции был П.Х. Бенавенте, который поддержал Росаса в его противостоянии хунте и конгрессу в Сантьяго. Они составили заговор, и 2 сентября 1811 г. горожане Консепсьона потребовали от властей созыва Кабильдо абьерто.

Во время этих событий в Консепсьоне образовалась «народная» партия францисканского священника Антонио де Ориуэла, из-под пера которого вышел уникальный документ, свидетельствовавший о народном, «плебейском» участии в политике тех лет. Ориуэла был поклонником новых идей, проповедовал идеи равенства в духе Французской революции. По мнению историка М. Сегалла, Ориуэла был знаком с книгами Руссо, текстами Марата и утописта-эгалитария Ф. Буонаротти. В Консепсьоне ремесленники принимали активное участие во всех событиях Войны за независимость[283]. Именно среди них нашла поддержку проповедь Ориуэлы.

Ориуэла был союзником радикалов, но выступал с якобинских революционных позиций. Тогда, в сентябре 1811 г. он выпустил воззвание к народу Чили, в котором говорил от имени ремесленников, шахтеров и крестьян. В нем говорилось: «Несчастные ремесленники, вынужденные ежедневно бороться за свой хлеб, крестьяне, отдающие свой труд и жизнь за своих господ и умирающие от голода при невозделанных землях, где им запрещают выращивать табак, лен и другие культуры, несчастные шахтеры, похороненные под землей ради алчности европейцев, аристократия отняла у вас власть, которую она якобы получила во имя народа… Знать в Сантьяго присвоила себе власть, ту власть, которую раньше признавали лишь за народом… Никогда не забывайте, что различия в званиях и классах были выдуманы тиранами. Я обращаюсь к вам, несчастные, кого называют низким народом. Помните: пока вы обливаетесь потом в трудах в ваших мастерских… эти господа графы, маркизы и прочие спят на чистых простынях и мягких перинах, которые им дает ваш тяжелый труд. Проснитесь же и потребуйте вернуть ваши узурпированные права»[284]. Это был подлинно революционный документ, подтверждающий наличие народных основ Войны за независимость.

Проблема народного участия в Войне за независимость всегда находилась в центре внимания историков. Никто не отрицает непосредственного участия простого народа, плебса, в военных действиях с обеих сторон. Однако армии как роялистов, так и патриотов формировались принудительно, чаще всего помещики ставили под свои знамена подчиненных им крестьян[285], а в городах патрициат мобилизовывал в армию ремесленников и работных людей, зависимых или связанных с ними системой кумовства (patronazgo) или религиозных братств, то есть использовались традиционные формы мобилизации. Руководящие позиции принадлежали креольской верхушке.

На разных этапах войны за независимость то креолы, то роялисты пользовались большей или меньшей поддержкой плебейских слоев населения. Еще в 1810 г. при свержении Карраско одним из упреков в его адрес была популярность среди простого народа. Лидеры креолов обвиняли его в разжигании ненависти плебса в отношении «благородных граждан». Среди рабов даже бытовала уверенность, что губернатор хочет дать им свободу[286], чему препятствуют их хозяева, богатые креолы. В 1810 г. сторонники хунты всерьез боялись народных выступлений в поддержку «старого режима»[287].

Вместе с тем, сам ход политических изменений, перипетии войны, часто имевшей характеристики гражданской, разрушали старые поведенческие нормы и стереотипы подчинения традиционного типа. Только по принуждению победа в Войне за независимость была бы невозможна. Именно на полях сражения формировалось национальное сознание чилийцев как отдельного, самостоятельного народа[288]. Появлялись народные герои, каудильо из низов, за которыми шли большие массы людей. Как писал С. Джонстон, у патриотов существовали отряды ополченцев-метисов, которые обладали привилегией самостоятельно избирать командиров из числа своих. Для Джонстона это было проявлением свободы 289 и равенства цветных[289].

Появлялись и политические деятели из образованных креолов, выражавшие прогрессивные чаяния простого народа. В Чили такими деятелями впоследствии стали Мануэль Родригес и священник Ориуэла из Консепсьона. Эта плебейская, якобинская тенденция в Чили не получила большого развития, но проявляла себя как на различных этапах как Войны за независимость, так и в первые десятилетия существования республики.

Консепсьон был менее развитой провинцией Чили, где еще были