Блатной: Блатной. Таежный бродяга. Рыжий дьявол - Михаил Дёмин

состояла не только из владельцев приисков и шахт, но также и из хозяев игорных домов и борделей. И был еще один бизнес, приносивший сибирякам гигантские барыши, – это транспорт. Ведь Енисейск стоял в стороне от железных дорог и выручала его в основном река.

По реке отправлялись караваны барж, груженных золотом и мехами. Пушной промысел все же не был забыт окончательно. А прибывал хлеб. И всякие редкостные штучки вроде спаржи, артишоков, шампанского. И тончайший немецкий фарфор. И критский мрамор, и крымский дуб, и экзотическое красное дерево для «королевских особняков».

Особняки возвышались в центральной части города, и он выглядел тут вполне по-европейски… Многие старые здания сохранились, в них теперь размещались различные правительственные учреждения. В том числе и местный комитет партии, и редакция газеты.

Неподалеку от редакции раскинулась центральная городская площадь. Когда-то ее окружали пышные кабаки, казино, ночные притоны. Теперь же на их месте размещались скромные советские пивные и чайные.

Сменились эпохи, пришла новая власть, неузнаваемо преобразился весь уклад жизни, но кое-что все же осталось от прошлого. Какой-то душок былого сохранился. И люди, как и встарь, любили выпить и пошуметь.

Хотя, конечно, шумели уже не так…

Но пили по-прежнему лихо! Когда я впервые подплывал на пароходе к Енисейску, навстречу вверх по реке прошли две открытые буксирные баржи, доверху наполненные пустыми бутылками.

Капитан, помнится, крикнул в рупор:

– Эй, вы откуда?!

И ему ответили с буксира:

– С прииска Северо-Енисейск!

И кто-то из стоявших на палубе проговорил:

– Ох, старатели, ну пьют, ну хлещут! И до революции тоже вот так вывозили посуду – целыми баржами. Один купчик на этом состояние сколотил.

И другой голос добавил:

– Да что говорить. Тут повсюду были рассыпаны миллионы…

И теперь, бродя по енисейским улицам, я думал о том, как жалко, что о золотой лихорадке в Восточной Сибири почти ничего не написано.

Снежные пустыни Аляски, многолюдный Доусон-Сити, такие реки, как Юкон и Клондайк, – они известны всем, отображены в книгах Джека Лондона, в поэмах Роберта Сервиса. А что знает мир о Сибири?

Только то, пожалуй, что Сибирь – страна концлагерей. Это, конечно, верно. Но этого мало. Тема Сибири имеет много аспектов, и каждый из них интересен и важен. А лагеря – что ж… Они были всегда. Знаменитый старинный Разбойный приказ, ведающий тюрьмами, каторгами и ссылками, в том числе политическими, возник в Сибири еще в 1588 году, почти сразу же после ее присоединения. По существу, это был первый вариант ГУЛАГа. Но данный аспект давно уже разработан, о лагерях писали бессчетно… А что же знает мир о русском золоте, о здешних реках, об удивительном городе Енисейске? Его когда-то называли то Сибирским Парижем, то Северным Вавилоном. Он понемногу приходит в упадок. Время, как вода, точит всякий камень и смывает любые следы. А ведь тут каждая мелочь уникальна, каждый камень мостовой пахнет историей.

Вот, кстати, о мостовой…

Одна из главных улиц города некогда была вымощена особыми «торцовыми плитками» из заморского мореного дуба; в сущности, здесь был настелен своеобразный, очень дорогой паркет. Паркет этот отличался тем, что гасил звуки… Кроме того, он был необычайно красив и прочен. Созданный еще в конце прошлого столетия, он сохранился в целости вплоть до пролетарской революции. И когда она пришла, разбушевавшийся народ вдруг взломал мостовую и торжественно сжег «буржуазный» паркет.

Погалдев, толпа разошлась. А улица так и осталась развороченной. И после первого же дождичка превратилась в болото. Ее затопила жидкая грязь.

С тех пор и поныне ходить по ней в дождливую погоду стало нелегко. Людям приходится пробираться по обочинам, прижимаясь к заборам.

Однажды вечером я пробирался, прижимаясь к заборам, по заболоченной этой улице. И наконец дошел до угла, за которым начиналась площадь.

На углу помещалась знакомая мне чайная. И, отскоблив у крылечка грязь с сапог, я торопливо толкнул дверь и шагнул в тепло, в облака табачного дыма.

Было начало августа – лучшая летняя пора. Но здесь, у шестидесятой северной параллели, в эту пору уже начинали сыпать холодные дожди и ветер был хлесток и зол.

Стащив с себя мокрую кепку и тяжелую, остыревшую тужурку, я уселся за ближайший свободный столик. И поманил пальцем официантку Верочку – сероглазую, улыбчивую. Она спросила, подойдя:

– Как обычно – вина и фруктов?

– Точно, – кивнул я. – И еще пельменей. Побольше! И погорячей!

Когда заказ был принесен, я налил большую стопку водки. Медленно поднес ее к губам… И вдруг рука моя дрогнула и опустилась, проливая водку на пиджак.

Случилось вот что. В вечерний этот час, как обычно, чайная была полна и в зале стоял ровный, несмолкаемый гул голосов. Но внезапно слева от меня раздался взрыв смеха, голоса возвысились. Отчетливо прозвенел женский голос. И мне почудились знакомые интонации.

Невольно я покосился в ту сторону. И увидел старую мою очурскую знакомую Клаву. Узнал прекрасный, страшный ее профиль.

Глава 5

Встреча с кодлой

Клава сидела в окружении каких-то типов. И по общему виду их, по манерам, по выражению лиц я легко распознал жиганов. Опыт у меня в этом смысле был немалый и глаз наметанный. Да, конечно, как я и предполагал, после гибели брата она не пропала. И быстро разыскала новую кодлу и присосалась к ней.

«Но что она делает в Енисейске? – подумал я. – Неужто живет теперь здесь? Черт возьми, только этого не хватало».

Когда-то эта женщина мне сильно нравилась. Но время прошло, и теперь я глядел на Клаву по-другому… Она, конечно, была поразительно хороша! Однако это уже не волновало, не влекло, а скорее настораживало. Как настораживают, скажем, красивые узоры змеиной чешуи.

Словно почуяв мой взгляд, она медленно повернулась. Зрачки ее вдруг расширились. Какое-то мгновение она смотрела на меня не мигая. Затем воскликнула, приподнимаясь:

– Ты?!

И пошла ко мне, высоко неся пышную, чуть колышущуюся грудь. На ней была красная в обтяжку кофточка, широкая клетчатая юбка и желтые полусапожки.

Я ожидал, что Клава с ходу начнет меня упрекать. Ведь она, безусловно, знала, должна была знать, что я повинен в смерти Ландыша…

Но нет, она заговорила о другом: вспомнила Очуры, старый клуб, смешную историю с обожженной задницей баяниста. Потом поинтересовалась, как я, собственно, попал сюда.

– Вот это самое, – сказал я, – мне бы хотелось и у тебя спросить. Ты разве в Очурах не живешь больше?

– Нет, – лениво повела она плечом. – Я давно уже переехала.

– Куда? В Енисейск?

– Здесь я тоже, как видишь, бываю… Но