Эмигрантские тетради: Исход - Федор Васильевич Челноков

дает начало бесконечно длинной улице Милана Обре́новича. На этой линии, разбивающей город на две части – одну, несколько нагорную, спускающуюся к реке, и другую, совершенно ровную, – совершается вся жизнь.

На улице Обреновича находится дворец, занятый теперь Скупщиной[35], а немного наискосок от него живет наследник в маленьком особняке в шесть окон[36]. Наследник престола ввиду старости короля Петра является правителем Сербии. Против дворца находится наше посольство. Наряду с этими зданиями гнездятся торговые помещения и министерства, кафаны и банки – словом, все то, что творит жизнь. Но все это на таком расстоянии, что совершенно убе́гаешься, если нужные учреждения лежат не в том порядке, какой требуется вам. Близ парка находится много запутанных улиц, а чем дальше по улице Обреновича, тем больше она пересечена новыми прямыми улицами вроде Милоша Великого, Рессавской, Студенички и других. Эти улицы обсажены кудрявыми, толстыми липами, но хорошие тротуары и мостовая украшают только главную артерию, остальные же улицы и тротуары замощены крупным круглым булыжником, что делает ходьбу по ним очень трудной для ног и вредной для обуви, особено в сырую погоду, когда все эти камни покрываются тонким слоем склизкой глины, почему во время ходьбы все время надо выбирать место куда поставить ногу.

Сам город по своей площади мог бы, кажется, вместить многомиллионное население, но сербы живут в маленьких особняках в три-четыре окна, при каждом особняке садик, и выходит то, что на этой громадной площади живет не больше 100 000 жителей. Единственный громадный европейский дом находится на пиаце и принадлежит Страховому обществу – обществу «Россия». Даже в самом центре жизни дом в три этажа является большой редкостью. Последней бомбардировкой город страшно искалечен, говорят, треть жилищ уничтожена, но это не бросается в глаза, так как дома по большей части испорчены с задней стороны. Например, наше посольство: с фасада оно даже не тронуто, а со стороны сада, обращенного к реке, оно все разбито. Надо сказать, что австрийцы особенно усердствовали, чтобы его уничтожить. Громадный дом «России», представляющий великолепную мишень, не имеет вида большого разрушения, но левая его часть внутри вся провалилась и требует громадного ремонта. Проходя по боковым улицам, сплошь и рядом видишь разрушенные особняки, но тут же, рядом, стоят домики в полной неприкосновенности, и люди живут в них, как будто ничего не случилось. Видно, и тут какая-то лотерея: одни разорены, а другие благоденствуют.

Церквей в городе очень мало. Во время нашего сидения на набережной я поднялся от скуки на гору, на которой помещается собор с высокой колокольней и крышей в стиле барокко. День был воскресный, и я вошел в него, он был полон народа. Служба ничем, казалось, не отличалась от нашей, только в произношении славянской речи слышался акцент, сербы как-то смягчают ее. Внутри собор невелик, и ничего интересного я в нем не нашел. В смысле религиозности сербы не богомольны и в церковь ходят лишь по исключительным случаям, но материально не жалеют средств на поддержание ее. Бобринский рассказывал мне, что в Триесте группа богатых сербов выстроила великолепный храм, но созидатели его никогда в нем не бывают, отпуская, однако, крупные суммы на содержание причета и храма, который содержится в отличном порядке.

Сербы не справляют своих именин, но зато каждый дом имеет своего покровителя, День Ангела которого справляется самым торжественным образом, и день этот называется «Славой». Даже бедняки продают свой последний скарб, чтобы отпраздновать этот день. Празднество Славы длится целых три дня, на него приглашаются родные и знакомые; начинается оно в церкви, куда приносят особо испеченные хлебы, носящие название «калач». Хлебы эти преломляются священником во время, когда поются специальные молитвы, часть их остается священнику, а другую несут домой, где начинаются пиры утренние, дневные и вечерние. На этих пирах произносятся традиционные тосты и разные пожелания, между прочим пьют за души прежде убитого скота и за здоровье живущего. Праздник Славы имеет свое начало из древнейших времен и начинается в каждой семье с того дня, когда первый член ее сделался христианином и был крещен. Святой, который поминался в этот день, становится патроном семьи, его изображение является единственным образом во всем дому и занимает в нем самое видное место в лучшей из комнат, а не так как у нас, по углам. Обычай этот очень интересен, и жаль, что его нет у русских. Он придает крепость семье ежегодным напоминанием о предшественниках, в память которых осушаются чаши с вином.

Впоследствии во всем городе я нашел еще только две церкви, из которых одна, в честь Саввы, лежит на самой окраине города и такая маленькая, что ее ниоткуда не видно. Другая, хотя и бо́льших размеров, но расположена в яме на улице Милоша Великого и окружена таким густым лесом елок, что она не является украшением города, так как ее почти не видно за его гущей.

Благодаря отсутствию в городе красивых зданий, церквей, колоколен общий вид города монотонен, и не будь он расположен на покатом, довольно высоком берегу Савы, то и совсем не имел бы никакого вида. Можно было бы ожидать, что вид из парка Каммегдан на слияние этих громадных рек должен быть исключительно красив, но против ожидания, он ничего особенного из себя не представляет и не [может] идти в сравнение с видом из Нижегородского кремля или тем больше с видом в Киеве. Как-то эти реки сливаются неинтересно. Правда, видишь громадное водное пространство, перебитое множеством низких отмелей, сплошь заросших кустами ивы.

В парке Топчидере, мне рассказывали, имеется старинное дерево, под которым в былые времена князь производил суд над своими подданными. Дерево это чрезвычайно велико и раскидисто, почему для охранения его выстроено целое металлическое сооружение, на котором покоятся его тяжелые сучья.

Что еще несколько разнообразит вид, так это город Земун или Землин[37], лежащий на другом берегу Савы. Он служил австрийцам базой для артиллерии, которая громила Белград, но это так далеко, что глазом еле разберешь, что это город. Требуется целых полчаса чтобы доехать до него на пароходе. Единственно, что еще оживляет пейзаж, так большое количество лодок, пароходов и буксиров, влекущих за собой баржи, нагруженные теперь целыми горами изломанных на войне котлов, вагонов, локомотивов и всяких трофеев, доставшихся сербам, и с которыми они не знают, что делать. Самый город должен пережить сильнейшую строительную горячку, чтобы принять вид европейского города. Надо залечить военные раны и заполнить многие пустыри, которые зияют в самом центре города. В конце же концов мы привыкли к нему и