250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам - Михаил Константинович Лемке

Проппер получает с газеты 300 000 рублей в год чистого.

Приведенную статью, написанную с одобрения Сухомлинова, отказались напечатать даже такие падкие на всякую рекламу газеты, как «Русское слово», а «Биржевка» напечатала и этим обеспечила себе поддержку Сухомлинова. Гаккебуш просил меня о сотрудничестве, говоря, что и раньше часто напоминал об этом А. Измайлову, но тот все как-то не удосуживался поговорить со мной.

► Назначенный недавно министр внутренних дел Хвостов имел особый разговор с Борисом Сувориным и Гаккебушем и сделал им визиты. Он обещал убрать Катенина (что и сделал) и назначить на его место начальником главного управления по делам печати того, кого ему укажут газеты. Вообще, Хвостов заигрывает с печатью.

4-е, воскресенье

Был у меня петроградский представитель «Русского слова», маг и чародей, Аркадий Вениаминович Руманов, ловкий делец, говорящий одновременно языком чиновников центральных учреждений и залихватского провинциального адвоката. Казалось, он давно со мною на дружеской ноге и глубоко меня уважает, а на деле просто я им нужен, потому что оказался в положении, которого им нельзя не проэксплуатировать. Военный министр Поливанов, ухаживая за «Новым временем» и «Русским словом», недели две назад уже обещал устроить их корреспондентов в Ставке и организовать там же и цензуру их статей.

6 сентября, при докладе его царю, в присутствии Алексеева, «была установлена необходимость более широкого осведомления отечественной печати и прессы дружественных России иностранных государств о ходе военных действий». Поэтому Поливанову тогда же и было дано разрешение предложить более значительным органам послать своих корреспондентов в Ставку. Когда начальник штаба вдумался в этот вопрос, он и решил организовать непосредственное общение с печатью без вмешательства военного министра.

► Из 90—100 человек, служащих в Ставке (считая сверхштатных, фельдъегерей, конвой и т. д.), только служащие в управлении генерал-квартирмейстера, значит, не больше 22 человек, знают содержание телеграмм с фронтов и из армий, а все их и ежедневно читают только Алексеев, Пустовойтенко и Борисов, часть же, и значительную, – Носков и я. Все служащие в остальных управлениях не знают и двадцатой доли оперативного материала, но им известны назначения, переводы, укомплектования и т. п., словом, все то, что не составляет нерва и души военных событий. Военный министр знает то, что Ставка сообщает для публики, и еще не более 100–200 слов, составляющих дополнительную к нему телеграмму, в которую Носков включает только такие вещи, которые должны побуждать его к энергичной доставке укомплектований и военных припасов и снаряжения. Главное управление Генерального штаба, Главный штаб и вообще все петроградские канцелярии и штабы знают войну только по «сообщениям». Между тем полковник Александр Михайлович Мочульский, служащий в управлении Генерального штаба и ежедневно рассылающий по редакциям наше «сообщение», все еще собирает репортеров и диктует им сведения «из высокоавторитетного источника», высасывая их теперь одновременно из своего пальца, своей фантазии, из запаздывающих фронтовых «сводок» и частью из слухов, которыми Петроград всегда так богат. При Николае Николаевиче, особенно в первую половину первого года войны, Генеральный штаб почти ежедневно получал еще текст особых сообщений, которые ему надо было развить и затем инспирировать печать, обнаруживавшую колоссальное невежество в военных вопросах, теперь хоть немного уменьшившееся. Ныне такое осведомление Ставкой совершенно прекращено. Как пример прежних особых сообщений, приведу лишь одно.

14 июля 1915 г. генерал-квартирмейстер Ставки Ю.Н. Данилов писал начальнику Генерального штаба Беляеву, что необходимо неофициальными статьями подготовить русское и заграничное общество к возможности оставления нами Варшавы и линии р. Вислы. «Против нас огромные силы, почти вся австро-венгерская армия и 70 германских дивизий почти со всей германской кавалерией. Запас огнестрельных припасов у врага неистощим. В несколько часов он выбрасывает по одному пункту много тысяч снарядов». «Нашей основной линией обороны, еще до войны, была избрана линия среднего Немана и на юг до Бреста. Случайно армия оказалась сначала гораздо западнее, но теперь, когда противник собрался с силами, нам приходится стать в это положение». Развитие этого лживого откровения и было в разных газетах около 20 июля 1915 г.

Подобная инспирация в штабе Верховного была возложена на полковника Свечина, в Петербурге – на полковника Мочульского. Поэтому, когда последний, оставаясь в пределах особого сообщения штаба, говорил такое, чему никто потом не верил, он только исполнял свой служебный долг и приказ высшего начальства. Печать на практике изверилась в этот источник, но и до сих пор не порывает с ним связи; естественно, что общество изверилось в печать. Теперь надо поднимать это доверие – работа не маленькая.

► 23 июля начальник цензурного отделения Юго-Западного фронта полковник Попов запрашивал Ассановича: «Прибыли из Варшавы корреспонденты английских газет и просят разрешить протелеграфировать в свои газеты о взятии Варшавы немцами. Благоволите срочно уведомить, можно ли разрешить такую телеграмму и когда предположено объявить о взятии Варшавы в телеграммах Ставки?»

► Кстати, о варшавской эпопее. Приведу выдержку из письма санитара резерва санитаров Красного Креста С. Лебедева от 9 июля: «В окрестностях Варшавы жгут деревни, фабрики, взрывают мосты. У нас в резерве все казенные вещи погружены в поезд, ждем только приказа отправляться. И между тем в такое тревожное время наши офицеры, и в особенности заведующие, проводят почти все время в ресторанах, и все с дамами. Днем процветает пьянство, езда на автомобилях, а ночью офицеры проводят время с сестрами. Водки и вина достают сколько угодно. Спирт они получают бочками. Бочонок разобьют и говорят, что в дороге пропало. Упомяну и о передовых отрядах. Нет такого отряда Красного Креста, где бы не было веселого дома, на который тратят наши трудовые гроши, пожертвованные на Красный Крест».

► Выехал в Москву.

5-е, понедельник

Приехав в Москву, позвонил о своем адресе Сытину, и не дольше как через полчаса, он уже сидел у меня в номере грязного «Гранд-отеля»; нигде ничего лучшего, благодаря туче беженцев, достать нельзя, и то я плачу 9 рублей. Очень мил, учтив, словом, – Сытин, чующий поживу на рознице газеты.

Он рассказал мне, между прочим, что Прохоров нажил на своей мануфактуре за год войны столько, что покрыл банковых обязательств на 6 миллионов рублей и еще 7 милионов припрятал.

► В редакции «Русских ведомостей» виделся с редактором Александром Аполлоновичем Мануйловым, Владимиром Александровичем Розенбергом и Александром Николаевичем Максимовым. И здесь полное сочувствие к моему предложению. Розенберг все подшучивал, на что я променял своего мирного «Герцена». Максимов – этнограф, теперь их военный обозреватель, человек совершенно и глубоко штатский, но, после некоторой, хотя и не очень продолжительной, подготовки к новому