Вчера была война - Игорь Глазунов

войн. Теперь это были большие деревянные ложки, которые мы носили за поясом с особым шиком. Когда под Кулдигой появились воинские части на постоянной основе, у нас на «вооружении» стали появляться солдатские ремни с бляхой, а в городе – смешанные семейные пары. Он – вчерашний солдатик, она – вчерашняя подруга местного кавалера. И что интересно, немало латышских девочек стали Ивановыми, Кузнецовыми.

Сегодня в городе встречаются люди с русскими

фамилиями, которые уже давно не говорят по-русски…

Когда в руках появлялся солдатский ремень, лихо заброшенный особым приёмом на правую руку, «враг», как правило, отступал. Надо было знать, куда и как можно бить. Наши взрослеющие генералы обучали нас достойно! Драки становились каким-то самоутверждением.

Неправильно было бы понимать, что дрались по любому поводу. Когда дворовый авторитет был завоёван и территории поделены, конфликты, как правило, на какое-то время прекращались, и противник избегал появляться на территориях наших интересов. Главное правило – бей первым, а если что, извинись. Впоследствии, в довольно криминальной Риге 50-х годов, ой, как это пригодилось! К искусству удара прибавилось умение по определённым признакам поведения распознавать намерения противника, что в дальнейшей жизни сослужило хорошую службу.

Конфликты постоянно зарождались где-то по поводу чего-то… Если они не решались «генералами», то поднимали нас – дворовых «солдат». Отпора мы почти никогда не встречали. Среди наших противников «подготовленных бойцов» было мало. Надо заметить, что это была та сторона жизни города, которая на моей памяти, никогда не становилась доступной взрослым!

Ябедничество было самым презренным действом. Ябеда. Это «звание» присваивалось навечно и всякое общение в дальнейшем исключалось!

Наш «генерал» – Коля Пучков, переросток аж на шесть лет. Бобочка с накладными карманами! Кепка-семиклинка! Брюки в хромовые сапоги, чуть на выпуск! Сапоги в «гармошку», чем смятее, тем шиковее! В сапоге за голенищем – самодельная финка!

В те годы иметь финку считалось высшим шиком. Лезвия делались из пил, рукоятка набиралась из расчёсок. Папироса, примятая по «фасону», никогда не выпускалась изо рта, даже во время разговора. Разговор – жаргон. Этакая гремучая смесь разговорного русского и мата! Манера разговора пренебрежительно-снисходительная с пришёптыванием. В паузах – сплёвывание сквозь зубы себе под ноги с особым шиком! Мы старались во всём подражать нашим непререкаемым дворовым авторитетам.

Прошло много лет и опять разыгрывается национальная карта и опять я слышу вслед самое безобидное из звучащего – «Ууууу! Эти русские…» История циклична!

Помним это!

Один день лета кормит зиму. Эта простая, но суровая истина предопределяла испокон веков распорядок жизни на хуторах.

На летних каникулах я часто бывал на хуторе. Это было чудесное и незабываемое время летних каникул. Хутор жил своей размеренной годами жизнью. Днём Фогель и Анна работали в колхозе. Крестьянский труд во все времена был тяжёлым. Вставали с восходом солнца и ложились с заходом. Подоить коров, обработать молоко на сепараторе, отвезти масло и сметану на базар, приготовить корм, покормить многочисленную дворовую живность, отвести коров и лошадей на пастбище, убрать навоз из стойла, полоть, косить, заготавливать дрова, делать заготовки на зиму. И это далеко не весь перечень работ! Отдыхали на хуторах зимой, если это можно было назвать отдыхом. Корм скота, ежедневная уборка скотника, снег, вода, дрова, печки.

В колхозах на всё были установлены нормы и в случае их невыполнения трудодень не засчитывался. Стоил один трудодень копейки, плюс натура – зерно, овощи, мясо. А вечером своё хозяйство – огород, скотина, работы по дому.

Я засыпал, а хозяева ещё что-то делали по дому, просыпался – дома их уже не было. На столе всегда стоял завтрак – хлеб, творог, яйца, молоко. В отдельной миске – жареное сало. После завтрака я выполнял какие-то работы по двору. Следил за лошадьми, которых надо было периодически переводить на новый участок поля, где они, привязанные на цепь, закрепленную металлическим штырем, за несколько часов подъедали всю траву. На праздник «Līgo» и по окончанию летних полевых работ на хуторах устраивались гуляния в честь завершения уборки урожая. Дворы украшали берёзками, плели венки из дубовых листьев. На издавна существующих кострищах выстраивали из брёвен костры высотой до двух метров.

Столы накрывались в хорошую погоду во дворе, в дождливую – в klētiņa. Klētiņa – это отдельно стоящая постройка, где с осени хранили весь сельскохозяйственный инвентарь, и всему там было определено своё место. Klētiņa – место, где со стародавних времён по существующим традициям справляли все праздники на хуторах Курземе. Оттуда же провожали хозяев в последний путь.

Когда заканчивались полевые работы, устраивали праздники. На хуторах готовились к ним загодя. Столы на этих праздниках ломились от всяких вкусностей. Вот как это выглядело. Деревянные столы накрывались домоткаными скатертями с латышским национальным узором. Двор украшался берёзками.

Еда была простая, деревенская. По центру столов ставились большие глиняные миски с горячей разварной картошкой и свиными отбивными, всевозможные блюда из кролика, утки, разнообразные рулеты, заливное, обязательно кусочки жаренного свиного сала с прослойкой, пирожки со шпеком. Пиво готовили по следующему рецепту. Замачивался ячмень в мешке. После того как он прорастал, его сушили на брезенте в баньке. Затем варили брагу, гнали сусло, добавляли хмель и дрожжи. Кроме этого, была ещё масса разных тонкостей, у каждого хозяина свои! Пиво получалось цвета кофе с молоком. Два стакана выпьешь – голова ясная, ноги не идут! Теперь по этому рецепту пиво не готовят. Трудоемко и нерентабельно. На сладкое подавали взбитый на яичных белках ягодный буберт с молоком, по-латышски debesmanna, что в переводе значит – манна небесная. И всё это накрывалось на сорок-пятьдесят человек. Праздновали три дня!

Ещё в 80-е годы мы с моим другом Эдвином, давно уже будучи городскими жителями, приезжали в Снепеле на хутор на дни рождения его родителей, братьев, на крещение детей, праздники совершеннолетия, на праздник Лиго. После городских будней это был лучший отдых.

Озеро, лес, грибы, баня! Сенокос, по осени уборка картошки. Уезжали с хутора всегда «упакованными» всякими деревенскими разностями. Таковы были традиции тех времён. Они сохранялись ещё и в начале 90-х.

Теперь всё наоборот. Хутора в большей части своей превратились в филиалы городских квартир. Городские приезжают к своим оставшимся на хуторах родственникам со своим бутылочным пивом, закупленными шашлыками из польской свинины, тортиками с химическими наполнителями.

На хуторе «Megņi» Альберт, наследник хутора, ликвидировал весь скот и перебрался жить в город. Сельский труд уже давно нерентабелен. В разговоре его звучит горечь: всё становится нерентабельным, даже жизнь.

Какое-то время, пока были