Вчера была война - Игорь Глазунов

живы родители-пенсионеры, большая семья Альберта сводила концы с концами за счёт пенсии родителей. Был даже период в середине 90-х, когда появилась надежда, что крестьянский труд и продукция, которую производил крестьянин, будут востребованы. Городские базары были забиты крестьянскими продуктами и домашними поделками мастеровых.

Хозяева хуторов «вставали на ноги» после шока 90-х. Брали кредиты, приобретали посевную технику. Латышская деревня воспряла духом! Появилась свободная торговля. Производители стали объединяться по два-три двора и покупать сельхозтехнику, открывать свои небольшие магазинчики в городе, придорожные кафе.

Я к этому времени создал фирму «Latvijas Mēbeles un Dizains Lido» и полным ходом производил торговое оборудование от VIP уровня до «сельпо». Народ стремился

«встать на ноги».

Приезжали на завод, заказывали простейшие товарные полки и прилавки, залезали в долги. Помню, появились тогда в бытовом обиходе термины «беспроцентный кредит», «отложенный платёж». Это когда я, хозяин предприятия, и заказчик, хозяин хуторского предприятия, глядя друг другу в глаза, он с надеждой, а я с верой в этих людей, пожимали друг другу руки! Я отдавал изготовленное торговое оборудование за внесённый аванс с последующей оплатой по договоренности и надо сказать не был случая, когда я в своём доверии ошибался!

И мы работали! В месяц мы производили и монтировали до двухсот магазинов по Латвии, в которых продавалась знаменитая во всем Союзе и не только, молочная продукция – масло, творог, сметана, домашние яйца и различные мясные изделия. Стал появляться хлеб домашней выпечки по старым рецептам – ржаной, кисло-сладкий. В 2005-ом году на латвийский рынок вошла шведско-норвежская компания Rimi и быстро потеснила местных крестьян с сельскохозяйственного рынка. Вслед за ней появилась литовская Maxima. Местные магазинчики, конечно же, не смогли с ними конкурировать и закрывались один за другим.

Агония продолжалась почти год. Сегодня отдельные хозяйства, сумевшие выжить, продают свой товар на базарчиках. В основном это мясные изделия, хлеб, сыры. Цены запредельные! Домашней выпечки хлеб до восьми евро за килограмм.

Помню, как по приезде в очередной раз на хутор, Альберт, возмущаясь, выговаривал мне: «Понимаешь, у меня больше не берут молоко, которое и так за копейки скупали переработчики. По стандарту Евросоюза им подавай специальный холодильный агрегат! А стоит он три тысячи латов!». В результате он взял кредит, разрушивший впоследствии его хозяйство окончательно. Года два назад я заезжал на хутор Megņi. Там не осталось даже собаки. «Кормить же надо, а не на что. Сами еле-еле концы с концами сводим! Пенсия мизерная! И это всё, что дала мне моя Родина за мой полувековой труд! И что это за власть?». Здесь приведён самый приемлемый для печати отзыв хозяина родового хутора о ситуации дня! Хутор, на котором со времён Петра Первого трудилось не одно поколение Медниексов, перестал существовать.

Неразумная экспортная политика, принцип которой: «запад нас накормит», уничтожил целые сельскохозяйственные отрасли и тысячи хуторских хозяйств. Ещё никогда Латвия так не зависела от Запада! Укрепляя европейский рынок, мы уничтожили свой.

Ещё вчера была война, ещё свежи были раны, нанесённые войной.

Вокруг Кулдиги была сконцентрирована большая немецкая группировка, которая после неудачной попытки уйти через Вентспилс, заняла оборонительный рубеж и, несмотря на подписанный Германией акт о полной капитуляции, не сложила оружие. И лишь в первой декаде июня командующий группировкой приказал прекратить сопротивление. Акт о капитуляции группировки был подписан в замке Пелчи, в трёх километрах от Кулдиги.

Мы, мальчишки, бегали в Пелчи купаться на пруд, пока вода в Венте была ещё холодная, и подолгу рассматривали иссечённые пулями и снарядами стены замка, часто играя там в войну.

Эти отметины войны видны и сейчас. Лесные братья, так называли латышей, которые воевали на стороне немцев и не захотели капитулировать, скрывались в глухих Кулдигских лесах до 1957 года. Грибники часто натыкались на их брошенные землянки. Лесные братья нападали на сельсоветы, хутора, расстреливали местных активистов.

В первые годы после войны нам разрешали гулять только в черте города и только в светлое время суток. Скрытая неприязнь, не ошибусь, если скажу взаимная, витала после войны в воздухе.

Среди подростков прошло чёткое разделение на наших и ненаших. Помню, как мы взяли в плен одного мальчика из-за того, что его имя было Фриц. Привязали его в землянке, которую мы вырыли на берегу реки и оборудовали как штаб, к стулу и двое суток не отпускали его.

В городе переполох. Отпустили, строго запретив рассказывать о нашем «подвиге». Слово своё он не сдержал и всё рассказал. Меня исключили из школы на месяц.

Мы и сейчас видимся с этим «мальчиком». Отношения у нас дружеские, а о тех временах предпочитаем не вспоминать.

Ещё вчера была война, ещё свежи были раны, нанесённые войной.

Пели частушки: «Самолёт летит, мотор работает, а в нём фашист сидит картошку лопает». Мы, дети войны, пели военные песни на параде 1 мая и на День Победы, проходя мимо трибун, которые возводили к праздникам на базарной площади города.

«Артиллеристы, Сталин дал приказ!

Артиллеристы, зовёт Отчизна нас!

Из сотен тысяч батарей

За слёзы наших матерей,

За нашу Родину огонь, огонь!»

Драки между нами и латышскими сверстниками были постоянным явлением и неотъемлемой составляющей нашего дворового бытия до конца 50-х годов.

Вокруг города, во дворах, было много брошенного оружия и боеприпасов. Помню, как в районе улицы Планицас, там, где мы жили, нашли ящик с винтовками в смазке, без патронов и во дворе играли с ними в войну. Приезжали «истребки», увозили оружие, а мы находили всё новые и новые схроны.

В трёх километрах от города, в Калтики, на бывшем аэродроме, немцы оставили много боевой техники и оружия. На левом берегу Венты стояли брошенные пушки без затворов. Один выстрел наша боевая команда успела сделать. Наши старшие мальчишки придумали, как выстрелить из пушек, а мы стояли на атасе. Была такая команда в нашем детстве – атас! Атас значило опасность, надо убегать! Выстрел разнёс сарай, стоявший в поселке Эзерини, в двух километрах от города. С колёс этих пушек мы срезали мягкую резину, из которой делали шайбы для игры в хоккей. Полоски из этой резины, вставляли в обод велосипедного колеса. Шин тогда не было. Через несколько дней пушки убрали.

Некоторые наши одноклассники были на пять лет старше нас, и сидели мы с ними на одной парте. Это были дети, учёбу которых прервала война, и которые дорогами войны оказались в Кулдиге. Это были дети военнослужащих истребительных батальонов, которые с 1945-го года базировались в Кулдиге.

Гранаты, патроны, брошенные грузовые