Зачарованный сад - Александра Леонидовна Баркова

могли выбирать девушку, называя ее русалкой, обвешивали всю березовыми ветками, а по окончании праздника бросали в воду… нет, не девушку, а только ветки с нее, сами с криком разбегались, а она пыталась догнать кого-нибудь, и если догоняла, то это было очень плохой приметой.

Вила. Иллюстрация Веры Хлебниковой к поэме «Лесная тоска». 1920-е гг.

Wikimedia Commons

Вот и поговорим о приметах. Вы знаете, что на Троицу или Купалу плели венки (на Троицу — из березовых веток), затем бросали их в воду и гадали: далеко поплывет — ждет счастливое замужество, прибьет к берегу — еще год в девках сидеть, а если потонет, то ой… В этом суть народных гаданий: в них всегда один из вариантов ответа — смерть. И поэтому в народных верованиях персонажи, предвещающие смерть, — благие: они дают возможность успеть хоть как-то подготовиться к ней. А в городской культуре, когда смерть близких перестает быть ежегодным событием, эти персонажи становятся все более и более отрицательными.

Русалии. 1901 год, деревня Дубока, Сербия.

Wikimedia Commons

В связи с Троицкой березкой стоит поговорить о еще одном любопытном явлении. До нас не дошло ни одного русского языческого идола. А между тем мы знаем, что в новгородской почве сохраняются даже берестяные грамоты, то есть физическая возможность сохраниться у идолов была. И тем не менее ничего не дошло. Но давайте вспомним народные обряды, несомненно хранящие следы языческой древности, где используется нечто вроде идола. Весной это Масленица, которую сжигают, затем троицкая березка, которую топят, затем Ярила, которого хоронят, осенью — Велесова борода, последние колосья, которые оставляют сгнивать в поле, зимой, на Николу Мокрого, топят чучело мужчины… Складывается следующая картина: бог пришел, вот стоит посреди деревни, все ему поклоняются, а через неделю бог уходит. Это же косвенно подтверждается и в «Повести временных лет», в которой рассказывается о языческой реформе молодого князя Владимира: он повелел поставить в Киеве вне двора теремного идолы богов. Из этого как минимум следует, что стационарных идолов в Киеве тогда не было. Поэтому художники, начиная с Николая Рериха и до множества современных, рисуя языческие капища восточных славян, кажется, весьма далеки от исторической правды.

И еще одно интересное отличие народной культуры от ее современной трактовки. Оно касается венка. В народной культуре венок — прежде всего девичий убор (и фрейдистская трактовка здесь вполне уместна). Собственно, головной убор девушки и назывался венцом и мог быть сделан из самых разных материалов, но он всегда оставлял макушку открытой. И если мужчина надевал венок, например как жених на свадьбе или на Троицу, — то он всегда надевал его не на голову, а на шапку (шапка — символ мужского достоинства, в том числе и во фрейдистском смысле). Но к концу ХХ века мужские головные уборы практически вышли из употребления, так что современные неоязычники рисуют волхвов в венках и венцах.

Офелия (Русалка). Константин Маковский (1839–1915).

Частная коллекция / Wikimedia Commons

Но пора дальше. Мы идем знакомым маршрутом через туи и орешник, доходим до развилки… справа красуются огромные — метр в диаметре — листья белокопытника (это сектор Дальнего Востока), и вот туда-то нам и надо. Вокруг высокие деревья, сумрак, а впереди — роскошные папоротники. Сразу понятно: тут самое что ни на есть русалочье место.

Наша культура подспудно сохраняет народные представления о русалках: если мы увидим девушку с длинными распущенными волосами (особенно светлыми), мы скажем: «Русалка какая!» Именно распущенные волосы — главный отличительный признак русалки (в фольклоре — еще и неподпоясанная одежда). В народной культуре и то, и другое — признаки нечисти. Сейчас это сложно понять, но для крестьянского сознания распущенные волосы — это верх неприличия. У некоторых традиционных народов даже в XXI веке это осознается настолько сильно, что современная чукотская женщина, переплетая косы, сначала распускает одну, расчесывает и заплетает, а потом другую. Она не только не может показаться другим с распущенными волосами — ей недопустимо, неприлично быть в таком виде даже в одиночестве![13]

Относительно распущенных волос я расскажу три истории, первую — трагическую, вторую — странную, а третью — со счастливым концом.

1988 год, моя первая экспедиция — на Русский Север. Я по младости наивно полагала, что если я никого не вижу, то и меня никто не видит, и прошлась по пустынной деревне с распущенными волосами (а они были до пояса). Что сказать… скандал был на три деревни. Но это было не самое страшное. Деревенские что? День поругались, назавтра забыли, у них буря впечатлений от приезда москвичей; а вот старшие студентки меня так поедом ели до конца экспедиции, что я до сих пор им этого простить не могу.

2004 год (что характерно, нашей эры), я работаю в музее. У нас в отделе есть девушка, носит распущенные волосы ниже лопаток. Идем на какое-то мероприятие. И вдруг начальница пресс-центра говорит ей: «Что это ты распустехой идешь? Приберись!» Бедная девушка не понимает, что не так, она всегда так ходит, на дворе двадцать первый век, и это столица, не деревня же! Еле-еле конфликт удалось замять.

И наконец, счастливая история. 1999 год, я решаю поехать на Селигер. Выбираю деревню на самом дальнем краю озера (туда пароходик летом ходит два раза в неделю — и больше никакого транспорта, кроме личных машин!), там в каждой семье есть лодка, я быстро выучилась грести и стала уходить гулять по озеру на 10–12 часов. Устанешь грести — выходишь на берег, научную книгу читаешь, грибы собираешь… красота! И вот в какой-то момент я слышу мужские голоса. Ну, молодая женщина, одна в лесу, идут охотники… неприятная ситуация. На душе у меня скверно, я стою неподвижно. Волосы у меня по-прежнему до пояса, полураспущены, на мне белая юбка до пят и зеленая кофточка. Охотники подходят, видят меня. Один другому говорит: «Смотри, русалка стоит!» — тот отвечает: «Ага», — и оба топ-топ быстро в чащу. Уникальный случай, когда одинокая девушка напугала двух взрослых мужиков. После историй о русалках, которые зовут парней «на ветвях колыхаться», можно понять, что напугало охотников. Но подлинный триумф у меня был позже. Мой коллега издал статью с современными поверьями о русалках[14], и это были тексты на полтора абзаца примерно такого типа: «На мостках-то, где бабы белье полощут, в сумерки сидит хто-сь, не разберешь, а подойдешь ближе, так оно и бултых в воду.