Там, где живут книги. История книжных магазинов от Франклина до «Амазон» - Эван Фрисс

в 1939 году, и в «Готэме» закатили роскошную вечеринку по этому случаю, обставив ее как… поминки. «Приглашаем разделить нашу скорбь», – говорилось в приглашениях. Под звуки ирландских волынок гости с угощением и выпивкой в руках выстраивались в очередь к гробу, наполненному книгами.

Издания Джойса и малотиражные журналы стали главными героями юбилейного каталога «Готэма» «Мы, модернисты». (Рабочее название звучало иначе: «Вы называете это безумием, мы – хорошей литературой»; на обложке были изображены рассыпанные орешки с подписью «Стайн», «Джойс» и так далее[39].) В каталоге современные писатели отдавали дань коллегам-модернистам; получился 90-страничный список рекомендуемой литературы, каждое имя в котором внушало благоговение. Да и сам каталог представлял собой образец модернистской литературы. Гертруда Стайн отказалась писать об «индивидуалах» и выбрала для своей рекомендации «индивидуальность»: Париж. Джон Дос Пассос написал об Э. Э. Каммингсе, назвав его «одним из новаторов нашего времени», и представил список из трех десятков его произведений. Эзра Паунд составил биографический очерк Т. С. Элиота («чертовски хороший поэт»); о самом Паунде написал Э. Э. Каммингс («пустим пыль в глаза друг другу и пойдем к черту»). Карл ван Вехтен восхвалял Гертруду Стайн («Стайн звонит в колокольчики, любит плетеные корзинки и носит красивые жилеты»). У писателей имелись требования: так, Каммингс согласился писать для каталога лишь при условии, что никто не станет редактировать написанное и не изменит ни одну букву. Но все вызвались участвовать в создании каталога, потому что уважали друг друга и «Готэм».

Итак, магазин отпраздновал двадцатилетний юбилей, но Стелофф не собиралась на этом останавливаться. Ей было уже за пятьдесят, но она продолжала жить в бешеном темпе, даже когда выбивалась из сил. (Подписывая открытки, Морли называл ее «мисс Фрэнсис Стелофф, которой не нужно так убиваться на работе».) Отчасти она уставала, потому что у нее не было помощников, по крайней мере тех, кому она могла бы доверять. Хорошие сотрудники попадались так же редко, как ценные первые издания, особенно во время войны. «Сколько же я с ними намучилась, – жаловалась она в письме Генри Миллеру в 1944 году. – У меня будто школа, а не книжный магазин». За несколько месяцев у нее успели поработать: продавец, который «никак не мог разлепить глаз», помощница, не способная выучить «даже простейшую вещь», клерк, который «целый день ничего не делал» и, вероятно, подворовывал. Однажды она поместила объявление в «Нью-Йорк Таймс», что ищет помощника. Откликнулись двадцать пять человек. Ей никто не понравился.

Стелофф тоже нравилась не всем. Ее прозвали «надзирателем». Один продавец даже обвинил ее в том, что она ударила его коллегу палкой за нерасторопность. (Видимо, Стелофф стало за это стыдно, и она угостила побитого сотрудника свежевыжатым апельсиновым соком.) Не все покупатели и даже так называемые «друзья магазина» питали к ней теплые чувства. В феврале 1935 года она рассердилась на Гертруду Стайн за то, что та устроила автограф-сессию в «Брентанос», а не в «Готэме». Но она не догадывалась, что с самой первой встречи Стайн прониклась к ней «мгновенной и сильнейшей неприязнью».

Были и те, кто мечтал работать в «Готэме». Теннесси Уильямс устроился к Стелофф, но продержался всего несколько часов. Он явился с опозданием, и оказалось, что он «не умеет заворачивать покупки». Стелофф его уволила. Паркер Тайлер попросил Стелофф дать ему работу и одновременно пожаловался, что она никак не продвигает его стихи. Стелофф резко ответила: «Я пыталась работать с мужчинами, и оказалось, это очень сложно. Мужчины обычно не переносят критику». На самом деле она нанимала мужчин, но опасалась молодых и предпочитала брать на работу опытных и начитанных. Некоторые потом открыли собственные книжные. Ее требования были оправданны: сотрудники книжного магазина должны были разбираться в книгах. Покупатели часто просили что-то посоветовать и, бывало, искали определенную книгу, о которой могли рассказать только в общих чертах.

Продавцы приходили и уходили, но одно оставалось неизменным: магазинный кот. Сначала появился Торнтон (Уайлдер), затем Кристофер (Морли), а через много лет – Пинчон. Животных Стелофф обожала. Поэтому и отказывалась их есть. Литературные коты добавляли уюта; покупатели гладили их, подкармливали и вели с ними беседы.

Стелофф и ее коты были не единственными, кто считал «Готэм» домом. «Она рада всему необычному, некоммерческому и авангардному… Рада всем, кто стоит и часами выбирает книги, – писала о ней Анаис Нин. – Поэтому ее магазин как магнит притягивает малотиражные журналы, редкие издания и уникальных людей в поисках особых книг». В «Готэм» действительно будто тянуло молодых, артистичных, любопытных покупателей, и многие из них не могли похвастаться толстым кошельком. Для них «Готэм» стал школой. Подписавшись на каталоги, они узнавали о новинках модернистской литературы. Знали, что в тренде, а что нет. Даже если ничего не покупали, приходили полистать и почитать и зачастую проводили в магазине долгие часы, просматривая книги и журналы. Но был и другой тип покупателей – начитанные, образованные и… обеспеченные. Сама Стелофф выключала в магазине свет всякий раз, когда выходило солнце, и экономила каждую резинку, скрепку и кусочек веревки.

С ростом популярности книжных клубов и курсов по классике мировой литературы чтением заинтересовался среднестатистический американец. Но «Готэм» по-прежнему специализировался на высоком искусстве и авангарде. Не всякий чувствовал себя комфортно в этом магазине; здесь царила атмосфера закрытого клуба. Среднестатистический читатель боялся задать вопрос и чувствовал себя посетителем велосипедного магазина, который не знает, как заменить покрышку. Тех, кто приходил за бестселлерами, самоучителями или кулинарными книгами, разворачивали и могли даже пристыдить. Да и поиск нужной книги становился непростой задачей. Книги на полках стояли корешок к корешку и были свалены в проходах прямо на полу. Стелофф знала, где что лежит, но посетители терялись. Бывало, она на них рявкала. Она относилась к книгам со священным трепетом и, увидев, как кто-то уронил книгу, выходила из себя. «Не терплю, когда с книгами дурно обращаются, – говорила она. – У книг есть душа».

После окончания Второй мировой войны в 1945 году арендодатель Стелофф отказался продлить аренду. Она подумывала закрыть магазин навсегда. Ей было пятьдесят семь лет, и ее страшила перспектива переезда, поиска нового жилья и помещения для магазина. Но Кристофер Морли и издатель Митчелл Кеннерли запретили ей даже думать о закрытии. Они подыскали неподалеку от старого новое здание, принадлежавшее Колумбийскому университету. Оно не продавалось, но они обратились в университет с просьбой спасти маленькое, но важное литературное учреждение. В благодарность за вклад «Готэма» в литературу Колумбийский университет не только продал Стелофф пятиэтажный браунстоун шириной шесть метров, но и предоставил большую скидку, запросив за дом ту же цену, за которую он