Египетский дом - Алла Дубровская

же я все сразу поняла в тот Хэллоуин? Но если по порядку, то: где–то ближе к ланчу нам пришло приглашение спуститься на десятый этаж, куда мы и повалили шумной разноцветной толпой. Там веселая толкучка распалась на две длинные очереди за праздничным угощением. Не помню, что слегка дымилось в моей пластмассовой тарелочке, когда все расступились и раздались голоса «Кевин… Это же Кевин… Кевин… Тихо». И Кевин О’Коннор собственной персоной предстал в коротком бархатном плаще и высоких сапогах в двух шагах от меня. На боку у него висело какое–то подобие шпаги, на длинных, почти до плеч русых волосах сбился на ухо бархатный берет. Кто–то посчитал его Котом в сапогах, но где же в таком случае был хвост? А усы? Нет–нет. Он был хрупким принцем с прекрасными чертами, создателем и владельцем «ДаблКлика», еще одним гением с окраин. От непонятно откуда взявшегося волнения я плохо запомнила, что он говорил. Кажется, что–то про наши то ли шесть миллионов, то ли шесть миллиардов кликов в день, не иначе как мировой рекорд в интернетовской рекламе, и все благодаря нам, молодым и талантливым людям, работать с которыми одно непрестанное счастье. Он скользнул глазами раза два по моему лицу, не заметив, как оно дрогнуло. Почему–то стало грустно. Где–то в стороне, стоя с тарелочкой в руках и прислушиваясь к оживленному шуму, я наблюдала за передвижением бархатного берета в толпе, но интерес к происходящему пропал. Пришлось сбежать, вяло помахав рукой Рики.

Дома, смыв тушь с ресниц и надев халат, я показала маме найденное в интернете интервью с Кевином О’Коннором.

– Ма–а–а–ам, он полгода просидел запершись в подвале и пытался придумать, как сделать деньги на рекламе в интернете. И ведь придумал! Ну разве не гений?

Услышав незнакомые нотки в моем голосе, мама задержала взгляд на фотографии Кевина.

– Знаешь, моя дорогая, в твоем возрасте я влюбилась в артиста Жана Маре. Что уже само по себе было безнадежно, к тому же выяснилось, что он еще и гей.

– Ну при чем тут Жан Маре? – рассердилась я. – У Кевина жена и дети.

Я и без нее знала, что все это безнадежно. Абсолютно безнадежно. И что же теперь делать?

– Как что? Страдать! – констатировала Кейла.

Я слышала, как ее малыш зашелся в требовательном плаче.

– Еще спортзал, тренажеры каждый день… ну–у–у… через день. Все. Лапа, позвони потом.

Кейла отключилась, а я продолжала держать мобильник в руке. Какая же она мудрая женщина, в смысле всегда знает, что мне делать.

В будни работы навалилось так много, что было не до тренажеров. Во всем мире беспрестанно кликали на баннеры, база данных росла как сумасшедшая. «ДаблКлик» то и дело открывал новые центры с рекламными серверами. Мы то и дело получали новый код от Винса Ли и Феликса Ло. Тестировали с лету и мгновенно выпускали в продакшн. «Пушер» с серверами то и дело заваливался. Тогда снова – код с исправлениями, тестирование наспех и выпуск. Получив наконец лэптоп, я теперь еще работала и по выходным из дома. Так прошло, кажется, года два, и называлось это work yourself to death12. Но самое странное, мне это нравилось. Ни одной посторонней мысли в голове, просто усталость. И все же в какую–то субботу я надумала выбраться в спортивный зал у нас в Бронксе. Вид полуобнаженных красавиц в раздевалке слегка озадачил. Это что же – всё страдалицы вроде меня? Что–то непохоже. Подозрение вскоре подтвердилось. Мускулистые юноши, поигрывая бицепсами, поджидали своих подруг у тренажеров. Их поочередные подходы к станкам по наращиванию мышц, интимные улыбки и откровенное восхищение друг другом были наполнены каким–то недоступным мне эротизмом. Неприкаянно послонявшись по залу, я увидела одиноко разминавшуюся хрупкую девушку. Стоя перед зеркалом, она с независимым видом проделывала довольно простые упражнения. Я уже было пристроилась поблизости с намерением немного поболтать, как тут девушка, слегка поднатужившись, вскинула на плечи небольшую, но внушительную штангу и начала приседания. На ее лице проступил сосредоточенный покой. Какие уж тут разговоры. Пришлось отступить к велотренажерам и с чувством обреченности налечь на педали. «Может, записаться в танцевальный кружок, там хоть подберут партнера», – крутанулось в голове. Впрочем, скоро всем стало не до танцев.

В то осеннее солнечное утро в Бронксе были какие–то выборы в местную администрацию. По пути к станции метро пришлось забежать в школу, где голосовали. Потом еще и поезд задержался. Словом, я опаздывала, чего страшно не люблю. Бегу и про себя сочиняю что–нибудь извинительное. Взлетаю на шестнадцатый этаж, в дверях натыкаюсь на Фрэна и начинаю виновато оправдываться, а он даже внимания не обращает и вообще куда–то мимо идет. Как странно. Ладно. Бегу к своему месту и вижу: у окна столпились люди. Господи! Шлейф дыма тянется от одной из Башен–близнецов. «Это что? – кричу, – что там случилось?» Самолет врезался. «Как врезался? Как такое может быть?» И пока мы стоим у окна, нас там много собралось, и ничего не понимаем, и пялимся на этот зловещий черный дым, серебряный самолетик, крестик на голубом небе, все ближе и ближе подлетает ко второй башне. «Не–е–т!» – успевает выдохнуть кто–то. Дальше вспышка. И я отхожу от окна. Что я помню еще? Остановку времени. У кого–то нашлось радио. Угнанные самолеты. Растерянность. Кажется, только один человек знал, что делать. Маленький Винс Ли сидел за компьютером, пока кто–то плакал, кто–то истерично пытался дозвониться до родных, кто–то был не в силах оторваться от окна. Его крошечные ручки деловито сновали по клавиатуре. Винс Ли удалял рекламу угнанных самолетов из нашей системы. «Не мешай, ладно? Интернет и так не тянет», – громко сказал он кому–то. Хотела бы я знать, догадался он сам или выполнял чье–то распоряжение. «Что же ты молчишь? Напиши хоть что–нибудь, хоть словечко», – мысленно прошу Кевина. Но Кевин молчит. Фрэн и Филис исчезли. На 33–й улице пусто, на Восьмой авеню малолюдно. Можно ли подходить к Пенн–стейшн? Может, туда вот–вот врежется следующий самолет? Рядом ни одного полицейского. Беспомощно побродив вокруг, выхожу на Девятую авеню и уже там вижу поток людей, идущих из даунтауна. Оттуда. Страшная молчаливая толпа. На многих почему–то нет обуви. Снова поднимаюсь наверх. Из окна вижу, как падают башни. Сначала одна, через какое–то время другая. Слышу, как кто–то плачет. Потом обрываются интернет и мобильная связь. На шестнадцатом этаже больше делать нечего. Метро работает. В вагоне тихо. Вдруг входит какой–то мужик с банкой собирать деньги для бездомных. Кто–то не выдерживает: «Пожалуйста, только не сегодня!» В