Египетский дом - Алла Дубровская

У меня не было ни одной мысли в голове, только ощущение, что мне это зачем–то надо. Никакого желания, никакой любви, но надо – и все. Вопреки ожиданиям, квартирка одинокого мужчины оказалась чистенькой и уютной. Мы по очереди приняли душ до и после. Боренька сменил простыню с кровавыми потеками, и, пока снова мылся, я лежала и думала: зачем же мне это было нужно? Первый мужчина. Могло быть хуже. Потом он рассказывал о Марине и о разрыве с ней, а мне было все равно, и я уснула. Конечно, мама все знала, да я и не скрывала от нее, куда мы отправились после мюзикла. В конце концов, разве не этого она хотела? Где–то раз в неделю мы ходили с Борей в кино, бывали в недорогих ресторанах, но всякий раз, когда он сжимал мне локоть и предлагал «зайти к нему», я отказывалась по разным причинам. Месяца через три, уже весной, он позвонил и сказал, что в ближайшее время будет очень занят и, вполне возможно, переведется в новый офис на Лонг–Айленде. «Как жалко», – притворно расстроилась я. Звонок был сделан с телефона Марины Гарбер. Интересно, он что же, не подумал о том, что у нашего телефона в Бронксе есть определитель номера, или ему было наплевать? А может, это было скрытое послание? Не знаю. Больно? Нет, скорее противно. Так закончилась история с Боренькой. «Больше никогда–никогда ни с кем меня не знакомь», – сказала я маме. В сущности, она была ни в чем не виновата, тем более что Капа представляла своего племянника исключительно порядочным человеком, а это больше всего ценила в людях моя мама.

Наверное, я бы встретила переход от зимы к весне тяжелой депрессией, если бы не имэйл Фрэна с неожиданной новостью: «ДаблКлик» снова набирает людей на работу. Согласна ли я вернуться к тестированию «Пушера»? Я ответила коротко: да! Мое возвращение было встречено сдержанно. Никто особенно не обрадовался. Из стареньких остались только Саша и Сунил да милый Крис Честертон. К «Пушеру» приставили еще больше облысевшего Рики Чина, по которому я даже скучала. Надменного Феликса Ло унесло потоком сокращений. Сотрудники «ДаблКлика» ютились сиротливыми кучками на громадном пространстве десятого этажа, некогда забитого до отказа. Шестнадцатый так и пустовал. Главным сюрпризом оказался Фрэн, превратившийся за каких–то полгода из братишки в важного начальника. Он раздался в толщину и остепенился. Мне было жалко, что я больше не вижу в его руках теннисного мячика или отвертки. И все же я была ему благодарна хотя бы за то, что он меня вспомнил и взял обратно на работу. Была и приятная неожиданность – появление нового финансового директора, оказавшегося поэтом. Серьезно. Это как–то не вязалось с его внешностью. Здоровенный мужик, как говорится, косая сажень в плечах с накаченной мускулатурой. Уже одно это не вмещалось в мои представления о финансистах, хотя кто их знает, но отчеты в стихах! Его зарифмованные выступления на собраниях вызывали бурный восторг. Их суть сводилась к тому, что для выживания «ДаблКлику» нужно во что бы то ни стало избавиться от бывшего катка, аренда которого съедала все доходы. К концу лета какой–то банк польстился на наши хоромы, и мы переехали в даунтаун, в дом номер 111 по Восьмой авеню, не поверите, снова на десятый этаж. Этот дом показался мне необычным даже для Манхэттена. Строили его в тридцатые годы, когда архитектура была охвачена очередным приступом гигантомании. Где–то я прочитала, что он не уступал Эмпайр–стейт–билдинг. Размеры и вправду впечатляли: прямоугольник, вытянувшийся с Восьмой по Девятую авеню и с 15–й по 16–ю стрит. Кажется, архитектор готовился воз вести невероятную махину и в высоту, но что–то оборвало его творчес кий полет на шестнадцатом этаже. Скорее всего, просто не хватило денег. Вывеска Port Authority на фасаде наводила на мысль о принадлежности здания к нью–йоркскому порту. Мне сразу же понравились закрывающиеся с лязгом старые грузовые лифты, куда можно было загнать пару автомобилей в придачу ко всем тестерам «ДаблКлика». В остальном же все выглядело так, как и положено выглядеть офисам во всем мире: кубиклы, километры разноцветных проводов, спрятанных под полом, неоткрывающиеся окна во всю стену, искусственная вентиляция – с той лишь разницей, что на этот раз задувало не из трубы под потолком, а несло снизу из квадратных решеток в полу, которые мы тут же стали заваливать чем попало.

Бутерброд, купленный на ланч в небольшом магазинчике на углу Восьмой авеню и 14–й стрит, я съедала в садике с фонтанчиком, расположенном между небоскребом с дорогущими квартирами и многоэтажкой для бедных. В теплую погоду сюда стекались бездомные со всего района. Их подкармливали так же, как и слетающихся для легкой поживы голубей, кидали монетки в стаканчики, выставленные для подаяний. Однажды, опустив доллар в пустой бумажный стаканчик спящего на скамейке человека, я наблюдала за неожиданно разыгравшейся сценкой: к спящему не спеша подкатил другой бездомный и заглянул в его стаканчик. «Ну все, – подумала я, – проспал ты свой доллар, дружок». Оказалось, ничего подобного. Подкативший порылся в лохмотьях, вытащил откуда–то доллар и кряхтя опустил его в тот же стаканчик. Может, они были членами одного братства? Жизнь этих людей была совершенно мне не известна. Я всегда видела их спящими в метро или на скамейках, повсюду, где было тепло или прохладно в зависимости от времени года. А что они делали в короткие моменты бодрствования? Летом, в садике с фонтанчиком, я несколько раз видела бездомных, играющих в шахматы. Тоже зрелище. Но никто, кроме меня, не удивлялся виду странных шахматистов. С одинаковым равнодушием здесь принимали всех. Сюда добирались люди из близлежащей Гринвич–Виллидж. Эти выглядели совсем по–другому. Ни молодые ни старые, ни мужчины ни женщины. Дрэг Квин. Их иногда гоняла полиция. Скорее всего, за наркотики. А вообще райончик живописный. Челси. Смешаны все и всё. Типичный Нью–Йорк. Отсюда мне было трудно возвращаться в убогий Бронкс, за который упорно держалась мама.

Что там было дальше? Много работы прежде всего. Я уже спокойно тестировала любую программу, связанную с таргетингом. Похоже, компания справлялась с кризисом, стали появляться новые проекты. Рики Чин, унылый Иа и первоклассный программист, довел наш старый «Пушер» до стабильного состояния, но мы все равно довольно часто продолжали работать и ночами, и по выходным. Сейчас воспоминания о тех шести годах сбились в какое–то серое стадо, как слоны, идущие на водопой в любимой маминой телепередаче. Помню, я подолгу не могла уснуть после работы, продолжая вращать в голове обрывки дневных