Египетский дом - Алла Дубровская

вскоре сбежал в гугловскую команду. Пришлось самой писать код, делать домашние задания, сдавать тесты. Усталость помогала справляться с разочарованием, потому что я снова почувствовала себя маленьким семечком, упорно не прорастающим в корпоративное тело. Мимо меня, потряхивая гривами, уверенно топали на высоких каблуках энергичные девушки. Забежав в туалет, они шумно и бесцеремонно мочились, чистили зубы, прихорашивались перед зеркалом и спешили дальше по каким–то своим невероятно важным делам, гордо неся в руках легкие лэптопы. Особенно мне нравилось смотреть, как они носились по длинным коридорам на самокатах. Детский сад, да и только, впрочем, не так–то уж это легко – разогнаться на самокате в туфлях на шпильке. От «эскадрона гусар летучих» испуганно шарахались скромные индуски, облюбовавшие кресла в коридоре или столики возле кофеварок. Иногда к ним подсаживалась и я. Мы перекидывались приветливыми словами, но дружба не завязывалась. Все были заняты своими делами. Очень заняты. Пытаясь приобщиться к «Гуглу», я выпросила Linux, хотя продолжала работать на Windows. И все–таки приобщение продвигалось вперед. Многое восхищало. Внутри «Гугла» был еще один «Гугл» – совершенно потрясающая справочная система программиста, который здесь назывался старым знакомым словом «инженер». Не помню случая, чтобы я не нашла онлайн–ответа на свои вопросы, да еще со ссылками на источники. Все обслуживание было дистанционным. Гуглеры к этому привыкли, а я с грустью вспоминала времена, когда можно было запросто подскочить к любимому админу и быстро решить проблему. «ДаблКлик» в моих воспоминаниях оставался родной семьей. Корпорации так не работали. Что еще? С карьерами тоже все было не так–то просто. Здесь были детально разработаны критерии продвижения по служебной лестнице. Я не подходила ни под один. Все, что делал тестер в «ДаблКлике», не соответствовало требованиям «Гугла». Зато необычно быстро пошла в гору Апарна, молодая, ничем не приметная раньше программистка. Что мы думали, глядя на нее, торопливо семенящую по коридору вслед за Фрэном? Вот что значит коммуникейшн скиллс, дамы и господа!

Через год нас снова рассадили на десятом этаже, но уже отремонтированном в соответствии с гугловским стилем: никаких перегородок между рабочими столами, никаких отдельных кабинетов для начальства, стеклянные стены и двери, завалы бесплатной жратвы. Сюда не приходили толпы экскурсантов. Было тихо. Мне досталось место под деревом в кадке с вершиной, упирающейся в потолок. Раз в неделю его поливала из лейки деловая девушка в передничке. А два раза в неделю приходил слепой массажист с чудным бежевым лабрадором, который разгуливал по всему этажу, пока его хозяин разминал спины гуглерам в комнатке напротив моего дерева в кадке. В определенные дни можно было приводить животных всех видов, если никто ничего не имел против. В основном это были собаки всех размеров и пород, но однажды мне довелось увидеть зеленых головастиков в банке. Раз в год «Гугл» оглашался воплями детей сотрудников. Их приносили в сумках–кенгуру, привозили в колясках, приводили за руку. Испуганно прижимаясь к родителям поначалу, они быстро осваивались и с топотом носились по этажам. Время от времени новости потрясали наши загруженные головы. Так мы узнали, что «Гугл» купил все здание номер 111 по Восьмой авеню за два миллиарда долларов. Судя по всему, дела шли отлично, корпорация росла. К нам даже приезжал благодарный сенатор Шумер. «Гугл» помог снизить процент безработных айтишников в Нью–Йорке. Как–то сам собой появился бесплатный почтамт, на каждом углу выросли шкафчики–аптечки и стенды с канцелярскими товарами. Надобность выходить на улицу отпала сама собой, даже в метро можно было попасть, не выходя из здания. Моя жизнь пролегала между Бронксом и домом 111 на Восьмой авеню без просвета между ними. Говорили, что в Калифорнии, где «Гугл» выстроил целый городок, еще круче. Там на работу возили бесплатные автобусы и грязное белье стирали прямо на кампусе. Тоже бесплатно. Этой гигантской махиной, ворочающей сотнями миллионов долларов, заправляли два пацана. К нам они приезжали редко, все собрания обычно передавались вживую по интернету. В один из четвергов я увидела Брина в кафетерии на восьмом этаже. Мне он показался обыкновенным. В шортах и сникерсах. В стремных очках. Таких я раньше не видела: «Гугл–гласс» с экранчиком, подвешенным на дужке перед правым глазом. Ничего заносчивого и высокомерного. Невысокий, но отлично накаченный паренек со знакомым русским акцентом. Впрочем, говорил он свободно, много шутил. Слушатели охотно откликались на эти шутки. Вот прикупили домик в Манхэттене за два миллиарда, и вполне возможно, «Гугл» займет там все этажи. Со временем. Вот и соседний домик «Челси–маркет» на Девятой авеню уже весь принадлежит «Гуглу». Вот у него встреча с редакцией «Нью–Йорк Таймс». Надо решать, как их спасать. Газета на грани разорения. И так далее. На вопросы отвечал подробно и терпеливо. Кажется, много говорил о новой игрушке «Гугл–гласс». Если честно, я так и не поняла, кому нужны эти очки со встроенным компьютером. Глядя на Брина, я пыталась понять, что было общего у этих ребят: Ларри, Сергея, Кевина. Может, обаяние? Они словно говорили: смотрите, я такой же, как вы, только с миллионами в банке. Про миллионы все и так знали, в «Гугле» работали умные люди, но не всем приходили в голову гениальные идеи.

Неожиданно для меня мама невзлюбила Брина. Сначала я думала, что это из–за страха рецидива моей влюблен ности в очередного гения, но причина оказалась другой. Капа из Квинса сообщила ей о неблаговидном поступке молодого миллионера: он отказался пожертвовать деньги на поддержку Сахаровского центра в Москве. Не очень поверив Капе, я полезла в интернет. Действительно, Елена Боннэр опубликовала горькое письмо с жалобой на бывшего соотечественника. Правозащитное движение в России никак его не волновало. Так и ответил: «Мне это не интересно», – писала Боннэр. На кухне мама разразилась грозной филиппикой. Досталось и Бринам–старшим.

– Вот–вот, – гремела она крышкой сковородки с моим ужином, – как тратить деньги на дорогие игрушки, так миллионов не жалко, а как поддержать святое дело в России, их родине, между прочим, так им наплевать. Жадность это и равнодушие.

Не думаю, чтобы это была жадность. «Гугл» тратил миллионы на благотворительность. Но то, что Брин отказал человеку, просящему денег, причем не для себя, меня задело. С другой стороны, деньги–то его, ему лучше знать, как их тратить. С этого времени мама стала критичной ко всему, что касалось «Гугла». Особенно доставалось Апарне, которую она прозвала карьеристкой, отказываясь понимать важность продвижения женщин по службе и их борьбу за равноправие в оплате с мужчинами, о чем так много говорила Хиллари Клинтон. Ее мама тоже не любила. Зато зачастившую