Потерпевшие победу. Советские либералы и крах демократии в России (1987–1993 годы) - Гийом Совэ

инструментом, а желательным культурно-историческим результатом начавшихся наконец социальных перемен… Непосредственная цель таких обсуждений – в полноте раскрытия и сопоставления разных подходов, а также в выработке общих оценок, прогнозов и особенно положительных экономических, политических, культурных рекомендаций[249].

На самом деле МТ позаботилась о том, чтобы донести результаты своих дискуссий до властей и общественности. Первое заседание клуба, состоявшееся 12 октября 1988 года, ознаменовалось принятием трех открытых писем, адресованных высшим должностным лицам государства, в одном из которых содержался призыв к освобождению политзаключенных, во втором – к изменению закона о контроле за демонстрациями, в третьем – к урегулированию нагорно-карабахского кризиса. Следующее заседание, состоявшееся месяц спустя, было посвящено планируемым изменениям в Конституции и избирательном законодательстве в рамках политической реформы, принятой на XIX партконференции. Выводы этой дискуссии стали предметом «Открытого обращения клуба „Московская трибуна“», направленного в Президиум Верховного Совета СССР и в СМИ[250].

Как в контексте этого осторожного отношения к власти можно понимать единодушие Сахарова и Баткина, ретроспективно объясняющих создание МТ стремлением создать «зачаток оппозиции»? Следует ли видеть в этом тонкую попытку подорвать реформаторскую власть под видом якобы конструктивных предложений? Каковы бы ни были глубинные мотивы участников, действия МТ свидетельствуют о том, что ее главной задачей в то время было просвещение реформистского правительства, а не вызов ему, что подтверждается разочарованным свидетельством Якова Бергера, постоянного участника МТ, в интервью, данном много лет спустя:

Мы надеялись… Мы надеялись, что этот московский дискуссионный клуб интеллигенции даст материал для принятия решений. Но потом поняли, что им до лампочки все, что мы тут говорим, это интеллигентская болтовня, не больше. И те ли власти, эти ли власти – они руководствовались какими-то совершенно иными соображениями, нежели логикой и аргументацией тех интеллигентов, которые предлагали свои знания, свои взгляды и т. д. Не получилось этого. А поначалу была такая идея, да. Мы их приглашали, каждый раз приглашали, но сколько-нибудь людей высокого ранга [sic!] к нам, насколько я помню, не приходили и не слушали. Они были увлечены другими занятиями. Нет, никакого диалога с властью не получилось[251].

В этом отношении для МТ характерна позиция, которую в целом занимала либеральная интеллигенция по отношению к правительству реформаторов до избирательной кампании весны 1989 года. Эти интеллектуалы критически относились к политике Горбачева, но тем не менее поддерживали его, поскольку считали, что только он способен преодолеть сопротивление бюрократического аппарата и провести реформы, которые, как они надеялись, приведут к демократии и рыночной экономике.

Этот тонкий баланс между критикой и лояльностью был во многом неоднозначным и размытым, но его не следует отбрасывать постфактум как противоречие, свидетельствующее о патологическом двоемыслии[252]. В поздних коммунистических режимах до 1989 года, как правило, большинство тех, кто осуждал коммунизм, считали разумным пытаться изменить систему изнутри, в то время как незаконные формы давления на режим считались неразумными и опасными[253]. Так было и для Польши и Венгрии, где неформальные группы могли действовать несколько свободнее, чем в СССР до начала перестройки. «Политический реализм» Баткина в этом смысле перекликался с «новым эволюционизмом» Адама Михника и «радикальным реформизмом» Яноша Киша, что означало открытое признание и работу в рамках сложившихся реалий, включая руководящую роль партии[254]. В документах МТ эта сбалансированная стратегия называлась «конструктивной оппозицией»[255], что предвосхищает распространенное в постсоветской России выражение для обозначения оппозиции, которая является относительно автономной, но лояльной Кремлю.

И именно в контексте этой поддержки Горбачева они выражали свое несогласие с некоторыми аспектами его политической программы, которые, по их мнению, были контрпродуктивны. В упомянутом ранее коллективном письме, в котором рассматривалось заседание МТ 12 ноября 1988 года, посвященное конституционной реформе, члены клуба осудили будущий Съезд народных депутатов как «парадный, неработающий орган», собирающийся лишь несколько дней в году с единственной целью – оформить решения руководства партии путем голосования[256]. Вместо этого они предлагают ввести прямые, конкурентные выборы депутатов Верховного Совета и его председателя. Вдобавок они считают, что эта реформа должна быть прежде всего одобрена народом путем проведения конституционного референдума. Однако эти критические замечания были представлены как поправки к программе Горбачева, а не как альтернативная программа организации власти, как заметил один американский политолог во время круглого стола, организованного в том же месяце с участием Сахарова и ряда других либеральных интеллектуалов:

Какие новые отношения между государством и обществом вы, радикальные перестройщики <…> хотите создать? Каков ваш идеал, какова ваша модель, каковы ее институты и механизмы? Я не нахожу удовлетворительного обсуждения этого вопроса ни в советской прессе, ни за этим столом. Разговоры о сокращении полномочий государственных министерств, об увеличении полномочий Советов, о выборах и правовых реформах – все это затрагивает вопрос, но не решает его напрямую[257].

Для координаторов МТ вообще, как и лично для Сахарова, вопрос о власти пока не является центральным вопросом демократизации.

Избирательная кампания и первая сессия Съезда

Политическая стратегия либеральной интеллигенции, в частности ее московской элиты, представленной в МТ, в течение 1989 года претерпела серьезные изменения. От стратегии поддержки и просвещения своими советами реформистского советского правительства некоторые наиболее известные советские либералы перешли к стратегии противостояния советской власти, что предполагало создание независимой организации с четкой программой и мобилизацией населения. Андрей Сахаров, несомненно, был главной фигурой в этой радикализации, связанной с резким акцентированием внимания на вопросе власти: из побочного аспекта реформ он переместился в центр политических проблем, поскольку воспринимался как ключевое условие для решения всех остальных вопросов. Переход в оппозицию оказался реактивным, нерешительным и шатким процессом, вызванным отказом советского правительства от сотрудничества и растущим недовольством населения. Однако для многих либералов переход в оппозицию означал опасное разделение прогрессивных сил, что ставило под угрозу проведение реформ.

Ряд представителей либеральной интеллигенции МТ выдвинули свои кандидатуры для выборов на Съезд СССР в надежде на участие в разработке и принятии реформ. Большинство из них были избраны[258]. Таким образом, они вступили в политическую борьбу, которая по окончании избирательной кампании и на первой сессии Съезда привела к радикализации их позиций по отношению к Горбачеву. Особенно это касалось Сахарова. Когда началась избирательная кампания, диссидент представил главную цель своей программы в типично горбачевских терминах: «углубление и расширение перестройки»[259]. В его программе, как мы уже говорили, понятия «плюрализм» и «открытость общества» не предполагали каких-либо серьезных преобразований в организации политической системы. О многопартийной системе не было