Потерпевшие победу. Советские либералы и крах демократии в России (1987–1993 годы) - Гийом Совэ

Изначально МДГ была призвана стать парламентской фракцией, которая должна была озвучить идеи демократических депутатов, которых на Съезде численно превосходили депутаты, лояльные Коммунистической партии. В условиях отсутствия многопартийной системы горбачевская программа демократизации предполагала консолидацию всей страны вокруг программы перестройки путем плебисцита на Съезде. Однако, как заявил депутат Гавриил Попов, в первый же день работы сессии, 25 мая 1989 года, географический принцип организации Съезда привел к цензуре позиций меньшинства в каждой из региональных делегаций. Поэтому депутаты с более радикальными идеями должны были объединяться на «межрегиональной» основе – принцип, давший название МДГ. На Съезде Попов старательно избегал представлять такую группу как оппозицию или даже фракцию. Напротив, он представил свою инициативу как разумный способ канализировать народное недовольство и тем самым избежать появления оппозиции, сформулировав ее таким образом, чтобы вызвать беспокойство:

[Для депутатов демократической ориентации] было два варианта действий. Первый вариант действий – попытаться с самого начала выполнять роль какой-то оппозиции, а второй вариант – включиться в конструктивную работу Съезда. Мы выбрали второй вариант. Мы понимали, что страна находится в слишком тяжелом положении, чтобы позволить себе играть в какие-то оппозиции, противостояния, блокирования и т. д., и т. д. Надо соединить все созидательные силы, имеющиеся в стране, при всех разногласиях разных подходов вокруг главных задач нашей перестройки… Но все-таки нам становится все время очевидно, что аппарат явно пытается взять реванш, явно пытается оказать прямое воздействие на ход Съезда… Мы можем потерпеть. Мы десятки лет терпели, когда с нами не считались. Мы можем обойтись ролью оппозиции. Меня волнует только одно: сколько времени будет терпеть наш народ?[283]

Угроза создания независимой депутатской группы выглядит как бравада, призванная напугать власть, чтобы она прислушалась к советам либеральной интеллигенции. Нет уверенности даже в том, что Попов вообще всерьез задумывался о создании такой группы. Как и Ельцин, он даже не соизволил явиться на встречу, организованную на следующий день неформальными активистами для конкретизации плана создания группы. Из известных деятелей московской группы депутатов только Сахаров с самого начала проявил реальный интерес и присутствовал на встрече до самого конца.

Однако на Съезде «агрессивно-послушное большинство» депутатов очень серьезно реагировало на заявление о создании независимой парламентской фракции. Эта инициатива не только полностью противоречит идее «консолидации» общества вокруг власти, но и сам термин «фракция» имеет крайне негативный оттенок для людей, воспитанных в традициях Коммунистической партии, где фракции запрещены с 1921 года. Фракция обычно ассоциируется с «расколом», раздроблением совокупности, которая должна быть единой. Горбачев отклонил предложение Попова, поскольку оно привело бы к расколу Съезда, к появлению фракций, и заявил: «Я бы считал свою миссию никчемной, если бы мы сейчас такой Съезд, первый Съезд, созванный в результате такой избирательной кампании, разорвали на куски и лишили возможности плодотворно работать во имя того, чтобы двигать перестройку и двигать всю страну, решая накопившиеся проблемы»[284]. С этим мнением согласились несколько депутатов. Один из них возмутился: «То, что вы сегодня предложили Съезду создать фракцию, – это безумие. Опомнитесь, что вы собираетесь делать! Надо накормить народ, надо оздоровить экономику! Вы же пока вносите разброд в работу Съезда и отвлекаете его от насущных проблем»[285]. Другой предвидел социальные последствия этого шага: «В ряде выступлений я усматриваю попытки просто расколоть Съезд. А сие означает на практике – расколоть наше общество»[286].

На самом деле все было наоборот: именно раскол общества привел к созданию МДГ, а вместе с ним и к распаду реформистского лагеря. Угроза Попова, вероятно, осталась бы неуслышанной, если бы события последующих недель неожиданно не усилили необходимость создания МДГ. Во-первых, уже упоминавшаяся конфронтация Сахарова с генсеком в последний день работы Съезда разрушила остававшиеся иллюзии о единодушной поддержке Горбачева либеральной интеллигенцией. Затем, что еще более важно, начавшаяся в июле 1989 года волна забастовок на угольных шахтах, особенно в Кузбассе, показала, что требования Сахарова нашли поддержку не только в кругах интеллигенции, но и среди населения вдали от Москвы. Забастовка шахтеров, первоначально касавшаяся условий их труда, вскоре приняла политический характер. Выступая по национальному телевидению, шахтер и депутат Владимир Лушников поддержал главное требование Сахарова в его «Декрете о власти» – отмену 6‑й статьи Конституции. Политическая мобилизация шахтеров вызвала настоящий шок в стране диктатуры пролетариата, тем более что движение «Солидарность» после нескольких волн политических забастовок только что заставило польскую компартию отказаться от монополии на власть. Демократические депутаты из Москвы пригласили Адама Михника, одного из ведущих деятелей польского профсоюза, поделиться своим политическим опытом на подготовительной встрече по созданию МДГ, но, похоже, они не были полностью готовы последовать польскому примеру. Михник был поражен, что российские демократы, зная о забастовках шахтеров, еще не вышли на встречу с ними[287].

Стихийные народные мобилизации были неоднозначно восприняты либеральной интеллигенцией. Она была рада тому, что ее предложения нашли поддержку у населения, не принадлежащего к привычным кругам интеллигенции, но в то же время была обеспокоена иррациональным и беспорядочным характером массового участия в политике. Привыкшие к десятилетиям относительной социальной пассивности, интеллектуалы были глубоко возмущены хаотическим характером новой политической жизни, прерываемой демонстрациями, собраниями и забастовками. Год спустя литературовед Мариэтта Чудакова так описывала шок 1989 года: «Лица, голоса, выкрики, экспансивные речи – невидимая и неслышимая многими прежде российская реальность рождала впечатление смуты, приводила в смятение»[288]. Общим местом либерального дискурса того времени стало цитирование знаменитой пушкинской фразы о «русском бунте, бессмысленном и беспощадном», предупреждение о неизбежности сползания к повальному насилию и гражданской войне.

Опасения по поводу стихийной мобилизации населения ощущались и депутатами, собравшимися на заседание по созданию МДГ 29 и 30 июля 1989 года. Попов и Афанасьев, чьи выступления задали тон дебатам, не преминули подчеркнуть «конструктивный» характер созданной группы в противовес хаотичным и иррациональным народным силам, которые, по их мнению, угрожали общественному строю и проведению реформ. По мнению Попова, провал Съезда и забастовка шахтеров окончательно разрушили бинарную оппозицию между сторонниками и противниками перестройки. Однако, спешит добавить он, ситуация не соответствует выбору между «революционно-демократической» версией перестройки и версией, выдвинутой аппаратом, поскольку последняя была окончательно отброшена последними событиями. Вопрос, заключает он, в том, какой будет «революционно-демократическая» перестройка – законной или беспорядочной. Цитируя фразу Пушкина о бессмысленном и беспощадном русском бунте, он противопоставляет ей МДГ как разумного партнера по реформированию власти в нынешние смутные времена. Афанасьев в самом радикальном выступлении встречи также предостерег от «бессмысленного и ужасного бунта» и от разрушительных сил, действующих в политическом