Потерпевшие победу. Советские либералы и крах демократии в России (1987–1993 годы) - Гийом Совэ

как призыв к забастовке, являются «подарком» для противников реформ, пытающихся переиграть Горбачева и маргинализировать МДГ. Сахаров ответил: «Единственным подарком правым силам будет наша критическая пассивность. Ничего другого им не нужно, как это»[319]. Произнося, сам того не осознавая, свое политическое завещание, Сахаров окончательно порвал с давним нежеланием считать себя оппозиционером:

Я хочу дать формулу оппозиции. Что такое оппозиция? Мы не можем принимать на себя всю ответственность за то, что делает сейчас руководство. Оно ведет страну к катастрофе, затягивая процесс перестройки на много лет. Оно оставляет страну на эти годы в таком состоянии, когда все будет разрушаться, интенсивно разрушаться. Все планы перевода на интенсивную, рыночную экономику окажутся несбыточными, и разочарование в стране уже нарастает. И это разочарование делает невозможным эволюционный путь развития в нашей стране. Единственный путь, единственная возможность эволюционного пути – это радикализация перестройки[320].

В своем последнем выступлении Сахаров выдвинул важный аргумент против стратегии укрепления власти реформаторов: радикалы не могут просто выражать свое несогласие с реформатором, поддерживая его политически, поскольку в этом случае они берут на себя ответственность за меры, которые не одобряли, и тем самым компрометируют свое дело в глазах населения. Он также отмечал, что реформаторская власть неизбежно склоняется к давлению номенклатуры, если не подвергается противоположному народному давлению. Для Сахарова политический конфликт рассматривался уже не как источник раскола и нестабильности, а как единственная гарантия мирных перемен. Именно поэтому он выбрал путь оппозиции. Его целью была не насильственная революция – этот вариант он категорически отвергал во имя «эволюционного хода развития», – а переговоры с реформируемой властью на основе нового баланса политических сил, как это только что сделала польская либеральная интеллигенция, объединившись с независимыми профсоюзами в коалицию «Солидарность».

Вечером того же дня Сахаров скончался от сердечной недостаточности в своей квартире. После смерти он был единодушно воспет либеральной интеллигенцией как образец совести и нравственности, но его политическое завещание вызвало меньший энтузиазм. Политическая забастовка была вскоре забыта. Под угрозой изгнания со Съезда СССР подписавшие обращение согласились отказаться от забастовки, чтобы сохранить статус депутатов. После этого МДГ раскололась по вопросу о создании оппозиции и распалась. Ее лидеры потеряли интерес к Съезду, отдав предпочтение двум новым политическим стратегиям: завоеванию власти во властных органах Российской республики и созданию демократической фракции в КПРФ[321].

Хотя стратегия «по-польски», которую Сахаров отстаивал в конце жизни, не была реализована, его радикализация и радикализация МДГ оставили неизгладимый след на политической сцене. Теперь стало вполне легитимным предлагать варианты перестройки, отличные от горбачевского, причем в своем собственном лагере это не будет расцениваться как «провокация», которая играет на руку противникам перестройки. Эта идея привела к созданию в начале 1990 года недолговечного движения «Гражданское действие», инициированного Афанасьевым, несмотря на противоположные взгляды нескольких демократов. Движение, вдохновленное эстонским Народным фронтом, ставило своей целью организацию круглого стола с участием ориентированных на реформы представителей Коммунистической партии, отражая события в Восточной Европе[322]. Когда 24 и 25 февраля в советских городах развернулись масштабные демонстрации в поддержку демократизации, лидеры движения «Гражданское действие», наряду со своими коллегами из Демократической платформы партии, предупреждали, что могут начаться массовые беспорядки – по аналогии с событиями в ГДР, Чехословакии и Румынии, – если власти не согласятся на переговоры за круглым столом.

Одним словом, политический плюрализм был воспринят как реальность. Настолько, что, когда весной 1990 года Горбачев формализовал этот плюрализм, отменив 6‑ю статью Конституции СССР, это серьезное конституционное изменение в итоге не вызвало особых эмоций. Для многих политических игроков существование плюрализма уже не было проблемой: вопрос заключался в том, что с ним делать.

Оппозиция системе и оппозиция власти

Несмотря на глубокий политический кризис, сотрясавший страну, и падение популярности Горбачева, большинство либеральной интеллигенции долгое время сопротивлялось идее перехода в оппозицию к советской власти. Согласно их моральному взгляду на политику, политический конфликт вокруг организации власти не должен заслонять приоритетную борьбу между честными сторонниками «общечеловеческих ценностей» и лицемерными или догматичными защитниками «административно-командной системы». Раскол в реформистском лагере принято было трактовать как фактор разлада или как «подарок» противникам перестройки. Хотя в течение 1989 года ряд либеральных депутатов постепенно перешел в оппозицию к Горбачеву, этот процесс был весьма парадоксальным: в равной степени и спровоцированный событиями, и вызванный неприятием коммунистической системы, он был реактивным и нерешительным. Кроме того, он был крайне неустойчивым. Как мы увидим в главе 6, в 1990 и 1991 годах споры о роли оппозиции вновь разделили демократическое движение (на этот раз по вопросу о ее отношениях с новым лидером-реформатором Ельциным), и вновь большинство либеральной интеллигенции предпочло безоговорочно поддержать консолидацию реформаторской власти, даже если это означало скомпрометировать себя в глазах населения, приняв ответственность за авторитарные меры.

Если учесть упорное сопротивление идее создания оппозиции реформаторскому правительству, то как понимать многочисленные высказывания либеральных интеллектуалов, которые в ретроспективе говорят, что их политическая активность с самого начала была продиктована стремлением создать оппозицию? Как мы уже говорили, именно так Сахаров и Баткин говорят о создании МТ летом 1988 года. То же самое утверждает Попов о создании МДГ летом 1989 года:

Итогом съезда стало быстрорастущее осознание всеми демократически настроенными депутатами, уже не только московскими, что необходимо создать оппозиционную группу… Межрегиональная группа выработала стратегию и тактику своей борьбы. Мы исходили из того, что аппарат еще долго будет у власти. И нам надо учиться бороться, оставаясь в меньшинстве: запросы, поправки, разоблачения и т. д. Словам, создать нормальную оппозицию, хотя тогда даже само это слово всех пугало[323].

При этом МТ и МДГ не только не представляли себя как группы, противостоящие Горбачеву, но и не действовали в этом качестве. За исключением эпизода с политической забастовкой в декабре 1989 года, который был осужден большинством членов МДГ, эти две организации выбрали стратегию поддержки и консультирования советской власти, даже когда появилась возможность использовать недовольство населения для установления баланса сил и требования разделения власти, как это происходило в то же время в ряде коммунистических стран Восточной Европы. Ретроспективные рассказы Сахарова, Баткина и Попова в этом контексте позволяют предположить, что за их примирительной стратегией могли скрываться тайные оппозиционные намерения. Иными словами, МТ и МДГ будто были подпольными попытками подорвать советский режим. Именно об этом говорит политолог Майкл Урбан в своей книге о возрождении политики в России: МДГ – это фактически «объединение, олицетворяющее апогей демократического движения в СССР, замаскированное под законодательную фракцию»[324].