Потерпевшие победу. Советские либералы и крах демократии в России (1987–1993 годы) - Гийом Совэ

мире» в 1989 году, а затем, с лета 1989 года, ряд более коротких статей, анализирующих политическую жизнь. В 1990 году вместе с Юрием Буртиным он был назначен соредактором еженедельной газеты «Демократическая Россия».

Начиная с большой статьи 1987 года об исторической неизбежности сталинизма и заканчивая политическими анализами 1990‑х годов и защитой «железной руки» в 1989 году, работы Клямкина отличаются постоянным стремлением провести различие между «идеалами» и «жизнью» вопреки распространенному в среде либеральной интеллигенции мнению, что «общечеловеческие ценности» являются естественным выражением личной совести, по крайней мере когда она не порабощена и не искажена искусственной системой. Для него это различие имеет эпистемологическое измерение, основанное на анализе реальности, направленном на выявление объективных законов, не зависящих от моральных суждений, а также политическое измерение, выражающееся в выдвижении авторитарной власти, ответственной за размежевание политической, экономической и духовной сфер.

Позитивизм и детерминизм

В своих первых перестроечных статьях Клямкин, похоже, с удовольствием брал на вооружение клише нравственной перспективы либеральной интеллигенции, чтобы их ниспровергнуть. Название его самой известной статьи – «Какая улица ведет к храму?» – отсылает к вызвавшему в то время ажиотаж фильму «Покаяние» – мистической притче о нравственной тяжести сталинского наследия. В финальной сцене фильма пожилая женщина тщетно ищет дорогу к храму и в унынии вопрошает: «К чему дорога, если она не приводит к храму?» Клямкин открывает статью этим вопросом, но именно для того, чтобы критиковать те размышления, которые он обычно вызывает в советской прессе. По его мнению, этот вопрос должен вести не к нормативному осмыслению природы единственно правильного пути, а к исследованию объективных причин, заставивших страну пойти по одному, а не по другому пути. Вопрос об «улице к храму», несмотря на его религиозный подтекст, является, по мнению автора, не моральной оценкой, а попыткой рационального осмысления. Таким образом, Клямкин выступает против бинарных суждений тех, кто рассматривает советскую историю как «непрекращающуюся борьбу истины и заблуждения, закона и его нарушителей»[338]. Если истина была уже известна и соответствовала логике истории, то, спрашивает он, как объяснить, что история так неудачно сложилась? Почему продолжают происходить ошибки и случайности? Клямкин осуждает «монологичное» мышление, присущее этой перспективе, и предлагает заменить его на «мышление-диалог», чувствительное к постоянному конфликту идей и плюрализму исторических путей. Такой подход заключается в том, чтобы «восстановить историю духовной культуры страны как остродраматический диалог разных традиций и направлений». Клямкин, однако, отвергает любой релятивизм. Его цель состоит не в том, чтобы поставить палачей и жертв на один уровень, а в том, чтобы основывать моральные суждения на ясном понимании явлений прошлого. Для него «серьезное отношение к своей истории» означает изучение ролей и интересов участвующих в ней социальных сил в свете «законов общественного развития». Его эпистемология истории и политики позитивистская и технократическая: Клямкин считает, что реальность подчиняется социальным законам и что для успеха перестройки необходимо знать эти законы: «У действительности, говоря по-ученому, есть закон ее развития, пробивающий себе дорогу независимо от ваших и моих почтений и предпочтений <…>. Утрата представления об общественном законе – это, быть может, самая большая наша духовная потеря, не вернув которую о новом мышлении и помыслить трудно». Он добавляет: «Любое „почему?“ упирается в объективные законы развития общества. Если мы их не знаем или знаем плохо, это будет нам мешать. Значит, помеху придется устранять. Значит, углубленное изучение законов реального социализма – это не побочная, не второстепенная, не умозрительная задача, уводящая от живого дела перестройки, а задача самой перестройки»[339]. Для Клямкина объективные социальные законы имеют не нормативное, а объяснительное значение. Именно это, по его мнению, отличает их от социальных законов, которым учили при советской власти по учебникам «научного коммунизма» и которые «не о том говорят, что есть и почему есть так, а не иначе, но о том, скорее, как должно быть».

В статье 1987 года об «улице к храму» он применил этот позитивистский метод к анализу сталинизма. В отличие от своих либеральных коллег и друзей, критиковавших Сталина за то, что он прервал движение социализма к демократии и рынку, Клямкин объяснил сталинизм с точки зрения конфигурации властных отношений между социальными группами и эволюции их соответствующих менталитетов. С этой точки зрения он рассматривал данное явление не как историческую аномалию, а как неизбежный результат преобладания в СССР в конце 1920‑х годов менталитета эгалитарности и единодушия, готового пойти на любые индивидуальные жертвы во имя коллективного блага. Формулируя этот заведомо провокационный вывод, он старается не оправдывать сталинизм:

победили тогда сильнейшие, и никто, кроме них, победить не мог, потому что другого «проекта застройки» нашей улицы, способного конкурировать с коллективизацией, в ту пору не было. Признать это вовсе не значит осудить тех, кто думал тогда иначе. Более того: позиция многих из них выглядит сегодня привлекательней, чем позиция победителей. Речь идет лишь о том, что соотношение исторических сил было в пользу вторых, а не первых. И больше ни о чем. Но даже с этим, зная последующую судьбу нашего крестьянства и сельского хозяйства, трудно примириться. Поэтому рука, послушная рассудку, выводит утвердительный ответ, а душа все мучается и мучается безответным вопросом: а может быть, все же могло быть иначе? Трезвый рассудок неумолим: нет, не могло. Но как хочется, чтобы он ошибся!

Различение «души», связанной с моральными оценками, и «трезвого рассудка», включающего объективные социальные законы, характерно для его подхода к политике, который Клямкин регулярно использовал в последующие годы при анализе расстановки сил на современной советской политической сцене.

В 1987 году Клямкин уже скептически относился к программе Горбачева по консолидации общества через демократизацию: «Перестройка не снимет все противоречия, а, наоборот, углубит их». Но он успокаивающе добавил: «Бояться этого нечего: противоречия, как известно, не тормозят, а ускоряют общественное развитие. Но чтобы противоречия не застали врасплох, надо быть к ним готовыми, а подготовиться нельзя, не разобравшись в законах, которым подчиняется наша с вами жизнь»[340]. Предсказание Клямкина об обострении противоречий оказалось верным: начиная с лета 1989 года советская политическая жизнь стала более фрагментированной, поскольку несколько новых сил оспаривали монополию Горбачева на развитие и направление перестройки. Оставив в стороне свои научные изыскания в области интеллектуальной и политической истории России, Клямкин написал серию политических аналитических статей по одной и той же схеме: выявление действующих сил, анализ их роли в сложившихся обстоятельствах, оценка их шансов на успех в зависимости от расстановки сил, а затем прогнозы и предложения по действиям. Первую из этих статей, опубликованную в