Наши за границей. Где апельсины зреют - Николай Александрович Лейкин

– Да чего ты сердишься-то? Верно, уж здесь порядки такие…

– Порядки! Ведь это же безобразие! После этого будут брать, зачем в киоски заглядываешь и входишь. А как тут не заглянуть? На то выставка.

– Да уж взяли, и за киоск взяли. Давеча я в уборную-то ходила… Ты думаешь, даром? Двадцать пять сантимов взяли.

– Да что ты!

– Верно, верно. По таксе взяли. Такса… Горничная мне и на таксу указала.

– Возмутительно. У нас уж ежели где устроена для дам уборная, то иди в нее даром, без всякой приплаты. Разве горничной на чай от щедрот что дашь.

– И здесь я на чай дала, дала пур буар, а за вход двадцать пять сантимов отдельно.

– Фу-ты пропасть! После этого, пожалуй, и за вход в ресторан возьмут. За вход отдельно, за еду отдельно. Однако пойдем ресторан искать, есть страх как хочется.

– Да вон ресторан, – проговорила Глафира Семеновна и указала на вывеску на столбе с надписью «Restaurant Duval». Стрелка показывала направление, куда идти.

Супруги отправились и вскоре остановились около здания с тою же надписью, что и на столбе. У входа в ресторан была толпа. Публика становилась в хвост.

– Батюшки! что народу-то! Да ресторан ли это? – усомнился Николай Иванович.

– Видишь, написано, что ресторан, – отвечала Глафира Семеновна.

– Ну торговля! Вот торговля так торговля! В хвост становятся, по очереди есть идут! Показать кому-нибудь из наших питерских трактирщиков такую торговлю, так в кровь расцарапался бы от зависти. Ну встанем в хвост, давай приближаться ко входу. Посмотрим, какой такой ресторан. Должно быть, на какой-нибудь знаменитый напали.

– Только ты, пожалуйста, Николай Иваныч, жареной лягушки не требуй.

– Да уж побожился, так чего ж тебе!

Постепенно приближаясь ко входу, супруги наконец вошли в ресторан. Большая зала ресторана Дюваля была переполнена публикой. В нее впускали через входную дверь только столько посетителей, сколько их выходило из выходной двери. В зале сидящий у входных дверей француз с эспаньолкой тотчас же протянул супругам две карточки.

– Как, и в ресторан за вход? И здесь билеты?! – воскликнул Николай Иванович. – Ну что, Глаша, не говорил ли я тебе?.. – отнесся он к жене.

– Да уж бери, бери… В чужой монастырь с своим уставом не ходят.

– Комбьен?[171] – спросил Николай Иванович, вытаскивая из кармана на ладонь деньги.

Француз с эспаньолкой улыбнулся и отвечал:

– Vous payerez après, monsieur, après… Prenez seulement deux cartes[172].

– После заплатишь. Бери, что подают, – перевела Глафира Семеновна.

– Ну город! Ну порядки! За вход в ресторан берут! У нас по зимам в ресторане «Аркадия» музыка играет, горлопяты разные поют, да и то за вход не берут.

В зале все столы были заняты, так что пришлось отыскивать место, где бы можно было поместиться. Стучали вилки, ложки и ножи о тарелки. От людского говора стоял какой-то шум наподобие пчелиного жужжания. Супругам долго бы пришлось искать места, если бы их не окликнул лакей в курточке и белом переднике чуть не до пола, в свежих, упирающихся в гладко бритый подбородок воротничках и с карандашом за ухом.

– Vous cherchez une place, monsieur… Voilà la table… Allez avec moi…[173] – обратился он к Николаю Ивановичу, повел за собой и, подведя к маленькому столу с мраморной доской, указал на стулья.

Николай Иванович колебался, садиться или не садиться.

– А за стулья здесь не берется? – спросил он слугу. – Глаша, спроси.

– Да уж садись, садись… Нельзя же стоя обедать.

– Бьюсь об заклад, что и здесь за стулья возьмут, – проговорил Николай Иванович, опускаясь на стул, похлопал по стулу ладонью и задал вопрос слуге: – Комбьян за эти вещи?

Слуга, разумеется, не понял вопроса, взял от супругов карточки, полученные ими при входе, положил их на стол, отметил что-то карандашом, подал карточку обеда и остановился в почтительном ожидании заказа.

– Глаша! Мы прямо обед спросим, – сказал Николай Иванович жене и, обратясь к слуге, сказал: – Дине… Де дине…

– Nous n’avons pas de diners, monsieur. Seulement à la carte… Il faut choisir… Prenez la carte[174].

– Нет здесь обедов. Надо по карте заказывать, говорит он, – перевела Глафира Семеновна.

– Как? В том ресторане, где берут за вход, да еще обедов нет? Вот это штука!

– Да оно и лучше, Николай Иваныч, – перебила Глафира Семеновна мужа. – А то Бог знает еще чем накормили бы… Пожалуй, в обеде-то еще лягушку подсунут. Съешь, а потом…

– Что за вздор! Лягушку сейчас можно увидать. Неужто не можешь лягушку от чего-либо другого отличить?

– А рубленую подадут, так как ты ее отличишь? Давай выберем самые обыкновенные блюда.

– Ну бьен… Итак, прежде всего водки и закуски. О де ви… О де ви рюсс[175] и закуска. Как закуска-то по-французски?

– Закуска-то? Я не знаю… Про закуску нас не учили.

– Nous n’avons pas d’eau de vie russe, monsieur, – ответил слуга. – Si vous voulez cognac…[176]

– Нет здесь водки, – перевела Глафира Семеновна. – Какая же русская водка в Париже! Он коньяку предлагает.

– Что коньяк! Кто же коньяк пьет перед обедом! Коньяк после обеда… Идолы! За вход в ресторан берут, а не могут выписать из России водки. Мы же ихнее французское вино выписываем. Коньяк нон… – покачал Николай Иванович перед прислугой головой. – Глаша! Да переведи же ему по-французски, что я сказал насчет водки…

– Ах, Николай Иваныч, не стоит! Ну что тут распространяться… Давай выберем скорей по карте, что заказать.

Она придвинула к себе карту и принялась ее рассматривать. Слуга, соскучившись стоять, сказал наконец:

– Dites-donc, monsieur, seulement, quel vin désirez-vous: ordinaire, vin de pays?..[177]

– Что он спрашивает? – взглянул Николай Иванович на жену.

– Про вино спрашивает. Какое вино…

– Ах да… Вен руж… Бутель вен руж… Видишь, Глаша, как я по-французски…

– Quel vin rouge, monsieur? Un franc, deux francs, trois francs…[178]

– Понял, понял… Нет, брат, труа франк мало… Ведь это три четвертака… Дадите кислятину… Давай за рубль, за четыре четвертака… Катр франк… Да и вен блан ен бутель. Тоже в катр франк…

Лакей бросился исполнять требуемое.

– Я выбрала, Николай Иваныч, – сказала Глафира Семеновна. – Бульон, сомон, то есть лососина, и бифштекс. Тут уж видно, что подают.

– Постой! Постой! Эй, лом! – крикнул Николай Иванович слуге.

– Не лом, а гарсон. Здесь человек гарсоном зовется.

– Ах да… Я и забыл! Гарсон!

Но слуги уж и след простыл.

XXXI

– Любопытно, что они с нас за вход слупят, – говорил Николай Иванович жене, сидя за столом в ресторане Дюваль и рассматривая врученные ему при входе расчетные карты (addition), которые он считал за входные билеты.

– Да вот уж лакей тут что-то на картах карандашом пометил, – ответила Глафира Семеновна, указывая на карточку. – Палочку поставил, даже две палочки поставил. Против цифры 10 поставил палочку, и против цифры 15 тоже палочку.

– Неужто по рублю возьмут?

– Да нет же, нет. Ведь у них счет на франки. Вот на каждом билете две палочки, стало быть, два франка. Не понимаю я только, что печатные-то цифры обозначают.

– А ничего около печатных цифр не написано?

– Видишь, что ничего.

– Странные порядки, – покачал головой Николай Иванович и прибавил: – Но ведь и два франка за вход это очень дорого. Это ведь с каждого… С двоих четыре франка, франк по четвертаку, за каждый французский четвертак мы заплатили по два двугривенных, стало быть, это составить рубль шесть гривен. Да на чай прислуживающему… Ой, ой, ой! Почти два рубля, не пито, не едено, отдай… Надсадишься, ежели каждый-то день по три раза – за завтраком, за обедом и за ужином…

– Да ведь в дорогой ресторан попали.

– Какой тут, к черту, дорогой, когда даже вон все без скатертей едят! Даже столы скатертями не покрыты. Мраморный стол – и больше ничего.

– Верно, уж такое здесь обыкновение, чтобы без скатертей.

Слуга принес два стакана и две бутылки, водрузил их на стол и опять бросился бежать.

– Гарсон, гарсон!.. – остановил его Николай Иванович и, обратясь к жене, сказал: – Странно, что ты не знаешь, как по-французски закуски потребовать. Перед обедом