Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Шарля Бодлера. 200 лет со дня рождения - Коллектив авторов

class="poem">

Душа моя пока еще едина

С убогим телом, но не я лелеял

Отборный колос: сорняки я сеял,

И въелись в кожу желтозем и глина.

И меры я не знал. Моя личина –

Тот вольный дух, что надо мною реял.

И если б мне Всесильный сон навеял,

Душе свободу дать была б причина.

Что мне еще сказать – ведь я седею,

Промчались годы, сгинули в тумане.

Бездомный странник и нагая плоть я.

И не мудрец, хоть знанием владею.

И если бы умнее был я ране,

То не носил бы в старости лохмотья!

Иммануэль Франсис (1618–1703)

«Не только жажда ласк и грусть томленья…»

Не только жажда ласк и грусть томленья

Таятся в черных косах этой лани!

Там скрыта волчья яма, там в капкане

Напрасно ждут влюбленные спасенья.

И снег ее груди, и жар горенья

Смешали вместе в белом урагане

Мороз и зной и разожгли в тумане

Огонь, палящий всех без снисхожденья!

Из глаз ее невидимой стрелою

Сердца пронзает страсть, как враг из лука,

И стягивает каждое петлею.

И потому, друзья, вот вам наука:

Не устремляйтесь за ее косою –

Там ждет вас плен, там поджидает мука.

«Не потому, газель, что красоты…»

Не потому, газель, что красоты

Твоих ланит не превзойти другим,

Не потому, что обликом своим

Ты совершенство в мире суеты.

Не потому люблю тебя, что ты

Полна очарованьем молодым.

Натянет время лук, и перед ним

Поблекнут эти нежные черты.

Но потому, о лилия долин,

Что сердцем крепче связан я с тобой,

Чем свадебный связал нас балдахин!

Пускай же этот юный облик твой

Меня сопровождает до седин

И в мир грядущий перейдет со мной!

Эфраим Луццатто (1729–1792)

«Краса подруг ты, Хана! Воплощенье…»

Краса подруг ты, Хана! Воплощенье

Всех девичьих достоинств! Видит каждый:

Созрела ты для ласк любви, и жажды

Родник твой обещает утоленье.

Лук красоты ты держишь в натяженье.

В глазах – колчаны стрел! Стреляй однажды!

Спрячь под вуаль лицо, не целься дважды!

Ведь на тебя смотреть – изнеможенье.

Ты мне в одно мгновение раскрыла

Великолепье, негу, блеск и чудо,

И обрекла на страсть, и покорила.

Ты взглядом искры высекаешь всюду.

И там, где искры света ты дарила, –

Огонь любви начнет пылать оттуда!

Кто я и откуда

Страна моя, чей облик, отраженный

Навеки в сердце, сразу узнаваем!

Дом, на холме просторном укрепленный!

Семья моя – Луццатто, я – Эфраим.

Там я в саду бродил, завороженный

Журчаньем родника и птичьим гаем.

Там, с уст слетая, в сумерки вплетенный,

Напев любви звучал, незабываем.

И это правда, что печатью детства,

Печатью ранних дней мой дух отмечен.

Нет зависти, нет гнева – я беспечен.

Быть бедным не боюсь, не жду наследства.

Смотрю на мир неомраченным взглядом,

И нет людей, меня счастливей, рядом.

Исаак Луццатто (1730–1803)

«Весь облик твой, такой прекрасный, множит…»

Весь облик твой, такой прекрасный, множит

Хор восхвалений в мире неизменно.

И если даже слух твой изнеможет

От гимнов этих – им не будет тлена.

Блеск глаз твоих чье сердце не встревожит?

И даже гнев их красит непременно.

Жемчужный ряд зубов твоих поможет

Твоим чертам светиться вдохновенно.

Я красоту твою не умаляю

И, не найдя в тебе следов изъяна,

В изнеможенье взор свой опускаю.

Перед тобой немеют постоянно

Уста мои, но в сердце повторяю:

«Из всех красавиц только ты желанна».

Меир Галеви Леттерис (1804–1871)

Дочь Иудеи

Полна ее поступь величья и стати,

Над нею луна свое сеет мерцанье;

В глазах ее звездные сходятся рати,

И ночи и дня в них царит сочетанье.

А лику ее не нужны украшенья –

Не гаснет в нем свет семикратный Творенья.

И пусть ее образ окутан печалью,

Такая краса и во мраке сверкает:

Коса развевается черною шалью,

И скрытое пламя сердца обжигает.

Блаженство несет она каждому взгляду

И каждому встречному – мир и отраду!

Нет равных зеницам ее голубиным,

Светла она в грусти своей молчаливой.

Уста ее крашены алым кармином,

И пальме подобна она горделивой.

Не могут смутить ее душу пороки,

В душе этой – вечного мира истоки!

Миха-Йосеф Либензон (1828–1852)

Печальная любовь

В тоскливый тот вечер молчал я устало,

Но в гордости сердца, в презренье жестоком,

Не зная пощады, в меня ты метала

Ножи своих слов и пронзала упреком.

И это любви твоей чистые всходы?!

Такая любовь горше лютой печали!

Раздвинь же ночные угрюмые своды,

Открой мне очей твоих синие дали!

Ты помнишь, мы были вдвоем? Холодело

Багровое солнце, над рощей сияя.

В огне уходящем щека твоя рдела,

Дразня и, как поздний закат, ускользая.

А помнишь, под ночь, в серебристом тумане,

Мы птичьи в лесу услыхали свирели?

Шептались цветы с ветерком на поляне,

И мудрые старцы-дубы шелестели.