Личные песни об общей бездне - Виктор Станиславович Коваль

class="v">И где-то совсем далеко, у геодезической вышки

               запели девушки.

Раньше там, за Свистухой, об эту вечернюю пору

в спецпитомнике лаяли сторожевые канальи,

охранявшие мост и шлюз водоканала имени

Москвы, тогда — канала Москва — Волга.

Ольга сказала, что это на слова Есенина

плачет где-то иволга.

В комнате с белым потолком

Слава Бутусов поёт.

Два часа в пустом, без публики, зале.

В Санкт-Петербурге, в конце девяностых,

зал — не зал, но приличную комнату для звукозаписи

со стеклянной стеной, звуконепроницаемой

во дворце Юсупова вспоминаю.

И — Юру Каспаряна — как он показывал синтезатор,

заменяющий оркестр: вот — труба, вот — саксофон.

Я попробовал гобой и фагот — неотвязные с детства

                    утка и дед.

О комнате с чёрным, красным и проч. потолком —

подумал (что и такие бывают) только сейчас —

                    в карантине

здравозаградительном.

И действительно,

а не спеть ли мне песню (долгое «А») любви,

как и Алла Борисовна, — а-А-любви, — пела.

Чу! Чижу спеть «Мне не хватает…» — свободы

не хватило.

Чу ещё: моё сердце

асс! — танавилось.

Моё сердце

за — а! — мерло.

Ждём

Эдмонда в чёрном цилиндре и фраке

с лиловым платком из кармана нагрудного.

Он приобрёл половичок

тьфу! — половничек

с черпалом в виде когтистой лапы четырёхпалого

орлана морского — для макарон.

Но иногда употреблял его как чесалку

для спины, где прорастают:

целый день — жабры, ночью — глаза,

тьфу! — крылья.

Едут!

Читаю ленту новостей:

из Лаоса в Россию едут 30 танков Т-34.

Актуальный Вьентьян собирался отправить их

                    на металлолом,

но наш Военно-Полевой Исторический Музей

                         их выкупил.

Едут!

Вспоминаю капитана Конг Ле и тропу Хо Ши Мина.

Идут:

Фума — помню, что — Суванна

и враг его — Фуми — я не шучу — Носаван,

и бедный принц — мученик Суфанувонг,

и группировка Саваннакхетская — сучья.

Тс…с…с!

«Мы победим!» — слушаю у себя на Неглинке,

как капитан Конг Ле

песню им сочинённую — унылую, пентатонную —

поёт по нашему радио в их полевых условиях —

прерывистых — в дельте Меконга.

Вижу — танки стоят Т-34 в Долине Кувшинок,

тогда мне казалось — в Долине Девушек

с Кувшинами на головах.

Идут!

Кто такой Высокобродов?

Унтер? Урядник?

Или впереди с шестом — через глубокую реку?

Разве не он — без голубей на плечах, но с галстуком

серо-стальным, с прозеленью — доктор Бархударов?

Разве не он — доктор Хабургаев в чёрном берете,

сказавший Грете с пузырём тути-фрути у рта —

                         при табурете,

что, взгромоздясь и грохнувшись,

она и есть — Маргарита Александровна?

Он!

Он решил наконец всё сделать как надо.

Он залез на вершину дровяного склада,

но крепёжная связка безбожная

по воле дьябла ослабла,

и они покатились.

Бархударов.

Хабургаев.

Древин.

Деревянко.

Бревдо.

А Высокобродов?

Есть Колобродов, Козлобородов, Голобородов,

                         Нищебродов,

дурдом кругом и кавардак развели-бардак.

Ба!

Высокобродов, так это всё ты?

Да. Больше некому.

Он!

Он был бы сейчас, как и тогда, —

часу в шестом, впереди с шестом,

если б не Маргарита Александровна —

на девятой минуте кувырком на батуте.

Чти карту

пики или крести (крики или песни)

М. Айзенберг

Меня учила матчасть цыганщины

картами плотно прикрывать глаза,

чтобы острым краем, когда мы играем,

по глазу вдруг не полоснули вини.

— Не вини, но пики, пики! —

говорила она, ударяя при этом

по носу валетом, а не вальтом при том.

И не говори всуе блеф.

И не царь крестей, но король треф.

И — по глазам: — Нельзя так, нельзя так!

И взяток, взяток — то брать, говорит, то не брать.

И по морде опять: ну откуда у него пять, —

думай, думай! — девяток?

Вот так матчасть, сучара, меня цыганщине обучала.

— Чти карту — тщись, но учись фарту!

И бей с бубей!

Не научился, но выучил её повадки:

кто встал первей — у того и тапки, и дама червей,

под вистузу — с тузу, под игрока — с семака.

И довёл их до совершенства:

буби козыри — дураки у нас в почёте!

Сам, повторяю, не научился. Не научился. Но доношу

в Совет Инквизиции — на говорящих:

«Незнание прикупа — не освобождает…»

В рюмочной

Вот рюмочная межеумочная,

а там — и месопотамия

Яузы и Москвы-реки.

Берегов изрезанность, мысли извилистость,

речи прямизна, кривизна линзы и главизна

всех благ;

суп из головизны,

левизна в коммунизме,

неотвязность пуповизны и флаг —

во главе угла — угловой.

Иди туда и ляг головой

к флагу. И я там лягу.

— Иду! Слава труду!

Течёт вода, горит огонь, едят

Глядят: хозяйка на работников,

на сына мать, жена на мужа.

Жуёт,

как