На войне как на войне - Вера Кузьминична Васильева

В январе 1942 года мы стояли на окраине города и держали глухую оборону. А можно было ковырнуть немца из города, пока снега и морозы держали его по домам.

Мы держали немцев в полукольце: винный склад – льнозавод – мельница и часовня около больницы. У немцев был один только выход из города – по дороге на Духовщину.

В январе снег, мороз и метели загнали немцев в натопленные дома. Без техники они наступать не могли. А танки зимой по глубокому снегу не шли. Моторы глохли на сильном морозе. Топливом для танков у немцев служил голубой эрзац‐бензин.

В городе и на окраине в руках у немцев были все жилые дома. А мы сидели в каменном пустом подвале. Он находился в двадцати метрах от жилого дома.

Немцы были не дураки, они не стали занимать пустой и холодный подвал. Им и в голову не пришло, что в каменный обледенелый подвал можно посадить живых людей и заставить там сидеть целую зиму.

Наши стрелковые роты в Белом встретились с немцами в январе сорок второго. Они подошли к городу и стали выдвигаться вперед после пополнения, чтобы сменить остатки другой стрелковой роты, которая понесла здесь большие потери. Когда наши славяне выдвигались вперед и попытались продвинуться и с ходу ворваться в город, немцы решительно пулеметным огнем пресекли их продвижение. Несколько солдат заползли в подвал и часовню, чтобы переждать обстрел дотемна. Так и сложилась линия обороны.

Наша пятая стрелковая рота подошла к городу через неделю – 20 января. Морозы в ту пору стояли особенно лютые. Снег под ногами скрипел, как мелкое битое стекло.

Когда я с ротой пришел на льнозавод, то ночью сразу расставил своих солдат по всем точкам обороны, в том числе и в каменный подвал.

Сам я обосновался тогда под полуразрушенным бревенчатым домом около дороги, недалеко от льнозавода. Под домом была вырыта небольшая землянка, и на ней лежали три наката бревен. В землянке имелась печка, прорытая прямо в боковой стене земли. Труба представляла собой пробитое сверху земляное отверстие. В печке ночью горели дрова. Земля и вся боковая стена за ночь достаточно прогревались. Тепла, которое запасала земля, хватало на ночь. Во всяком случае, ночью в землянке можно было сидеть и лежать не замерзая. Дымно, смрадно было внутри, но зато тепло и сыро.

Через день я ходил в подвал, следил за сменой солдат, возвращался на льнозавод и руководил рытьем траншеи.

Холод стоял страшный. Он стальным обручем давил на голову, в висках появлялась страшная ноющая боль. Глазные яблоки не шевелились. Если я хотел посмотреть в сторону, я поворачивал туда все тело.

Все двадцать солдат в подвале напрягали свои последние силы, но никто не роптал. Великий русский народ! Великий русский солдат!

Некоторых солдат приходилось менять совсем. Появлялись больные и раненые. Их по одному отправляли на льнозавод.

В каменном подвале, где мы сидели, потолок и стены были покрыты белым инеем и слоем льда от дыхания людей. Иней оседал на холодный кирпич стен и сводов. Печей в подвале не было. Это была самая близкая точка, расположенная к немцам. Мы стояли друг против друга так близко, что вряд ли кто-то видел перед собой немецкие позиции еще ближе, чем мы. Мне довелось и потом до конца войны воевать на передке, но нигде и никогда мы не стояли от немцев так близко, как здесь. И это не эпизод, не остановка на два, на три дня. Мы здесь держали оборону, считай, не меньше полугода.

А вот немцы сидели внутри бревенчатого дома и день и ночь топили печь. Их часовые стояли снаружи и за углом. Было отчетливо слышно, как под ногами часовых поскрипывает снег. По покашливанию и по голосу наши солдаты различали, кто из них сегодня стоит на посту. Закашляет немец, пустит струю в штаны, возьмет шипящую с дребезгом высокую ноту, а у наших солдат в подвале душу выворачивает от голода. Обожрались, черти! Жрут, как лошади! Стоят смолят и воняют под себя на посту. А тут столько есть дают, что ответить нечем… И главное, что обидно! Кормили бы досыта хоть черным хлебом, ответили бы мы им достойно, по русскому обычаю, как следует.

Печей в подвале не было. Дрова в подвал доставить было невозможно. Топить и разводить костер на полу было нечем. Подвал всю зиму не топился. Наверху было за тридцать, а в каменном мешке больше того. Тридцать градусов легче переносить, лежа в снегу. А внутри каменного подвала излучение холода прошибало и пронизывало все тело насквозь, до самых костей. Солдат кормили один раз в сутки. Постоянное недоедание и переохлаждение вводили солдат в тяжелую дремоту. Без телефонной связи было спокойней. Из батальона не звонили. Мы были целиком отрезаны от мира.

Немецкие пушки, которые вели огонь прямой наводкой, досаждали нам иногда. Они стреляли по окнам и могли попасть в подвал. Однажды днем мы испытали на себе такой обстрел из 37-миллиметровой пушки. Снаружи летела штукатурка, брызгал, как сталь, холодный кирпич, но попасть в окно после девяти выстрелов немцам удалось только два раза. Слишком далеко от подвала стояла их противотанковая пушка. Пушка легкая, при выстреле прыгала. Прицелом тут ничего не возьмешь. Стрелять нужно только по стволу, ловить удачу. При каждом наружном ударе снаряда стены и своды подвала гудели, как колокол. Два снаряда все-таки ворвались вовнутрь. Мы в этот момент лежали в дальнем углу. Хотя стоять в рост за сводами было куда безопасней. Но наперед никогда не знаешь, где опасно, где потеряешь, а где найдешь свою собственную жизнь.

Началась весна, и все вокруг преобразилось и зазеленело. У нас отобрали полушубки и валенки. Для замены обмундирования нам приказали отправиться в тылы полка. Мы сдали зимнюю форму и получили кирзовые сапоги, а вместо шапок – пилотки. После зимней шапки пилотку на голове вроде и не чувствуешь.

Тем временем немецкие танки и пехота обошли нас кругом и заняли Демидки. Подвал пал, на льнозаводе – ни души.

Солдаты-стрелки и пулеметчики понимали, что мы отрезаны от своих с трех сторон. А где теперь, собственно, были свои? Деревня Демидки была у нас в тылу, и в ней хозяйничали немцы.

45-й гвардейский полк за короткое время, за каких-то пару часов, перестал существовать. Это был первый пробный удар немцев. А что будет потом? Как пойдет дело дальше?

Я видел, как