Лейтенант Шмидт. Герой или авантюрист? (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин

в ресторанах, ну, а помимо всего этого «джентльменского набора», еще и откровенные попытки улизнуть от участия в боевом походе, граничившие с откровенной попыткой дезертирства во время войны. Уже одного этого перечня «подвигов» Шмидта вполне достаточно, чтобы понять, кем в действительности являлся человек, которому вот уже больше столетия пытаются приписать такие высоконравственные качества, как честь, совесть и порядочность. Но не будем голословными, а лучше предоставим слово свидетелю и очевидцу всех либавских художеств «красного лейтенанта» начальника штаба Либавской крепости полковника Ф.П. Рерберга.

Он пишет о Шмидте следующее: «Пехотный гарнизон… помогал в работах порта, который… не мог справиться с погрузкою угля в угольные транспорты. Эта работа была возложена на команды от сухопутного гарнизона под общим моим руководством, для чего я почти каждый день ездил в порт, где грузились углем огромные океанские транспорты: «Иртыш» и «Анадырь». В первый же день погрузок, прибыв в порт, я нашел полный беспорядок. Наши офицеры, прибывшие с командами от артиллерии и пехотного гарнизона, ничего добиться не могли, так как, по их словам, и командир корабля и старший офицер – оба пьяны. Я прекратил погрузку, дабы не рисковать жизнью наших солдат, и пошел на «Иртыш», где потребовал командира. Командиром корабля оказался капитан 2-го ранга Константин Львович Ергомышев, призванный из запаса. Мне доложили, что командир болен и выйти ко мне не может. Я потребовал старшего офицера. Пришлось долго ждать. Наконец ко мне вылез немолодой лейтенант крайне печального вида: без фуражки, не стриженный, не бритый и не умытый; по его большим и грязным волосам можно было думать, что он давно не был в бане, крахмальная рубашка грязная и помятая, сюртук также грязный. Взор у него был озлобленно-тупой и неприветливый; можно было думать, что он или пьян или прибегает к наркотикам. На мои замечания он отвечал грубо и не логично. Я его немного «разбудил» надлежащим образом и этим привел несколько в чувство, заставив позвать плотников и мастеров, привести в порядок место и средства погрузки, после чего разрешил продолжать таковую: Лично с этим типом я больше не встречался, но – вот какая история приключилась с ним в Либаве.

Видимо, этот господин не желал идти в поход, но отделаться от действительной службы не мог. Стоя однажды на погрузке угля, он нашел себе компаньона, также старшего офицера на «Анадыре». Эти два господина сговорились и решили устроить таким образом, чтобы их выгнали с военной службы совсем. Поэтому они, будучи в военном порту, при исполнении служебных обязанностей, подрались. Их арестовали, произвели дознание и донесли Главному Морскому Штабу, откуда вскоре последовал ответ, что оба офицера должны продолжать службу на кораблях, идущих, в поход, а что по окончании войны они должны будут драться на дуэли. На этот раз их изобретение оказалось не удачным.

В средних числах сентября, незадолго до назначенного дня отплытия эскадр по назначению, я находился в кратковременной командировке и, вступив в исполнение своих обязанностей начальника штаба, из находившейся в штабе переписки, а также из докладов моих подчиненных я узнал, что в мое отсутствие, местный отдел Российского общества Красного Креста устроил грандиозный бал, в пользу раненых. Бал был устроен в здании Либавского кургауза.

В самый разгар бала, во время передышки в танцах кадрили, старший офицер транспорта «Анадырь», лейтенант Муравьев, танцевавший с голубоглазой, белокурой красоткой – баронессой Крюденер, сидел и разговаривал со своей дамой. В это время, старший офицер транспорта «Иртыш» – лейтенант Шмидт, бывший на другом конце зала, медленно перешел через зал, подошел вплотную к лейтенанту Муравьеву и, не говоря ни слова, закатил ему пощечину. Баронесса Крюденер вскрикнула и упала в обморок; к ней бросилось несколько человек из близ сидевших, а лейтенанты сцепились в мертвой схватке и, нанося друг другу удары, свалились на пол, продолжая драться. Из-под них, как из-под грызущихся собак, летели бумажки, конфети, окурки… Картина была отвратительная. Первым кинулся к дерущимся 178-го пехотного Венденского полка штабс-капититан Зенов; его примеру последовали другие офицеры, которые силою растащили дерущихся. Тотчас они были арестованы и отправлены в Порт. Когда их вывели в прихожую, большие окна кристального стекла которой выходили на Кургаузский проспект, где стояли в очереди сотни извозчиков, то лейтенант Шмидт схватил тяжелый желтый стул и запустил им в стекла.

После этого бал прекратился, так как большинство мамаш, опасаясь повторения подобных фокусов, начало спешно увозить своих дочерей. Скандал был большой: мундир морского офицера был опозорен перед всем Либавским обществом, перед лакеями, перед извозчиками! Кто же из жителей города мог знать, что в лице Шмидта и Муравьева они видели не морских офицеров, а печальные отбросы нашего флота?

Дело это мне было хорошо известно потому, что на основании статьи 317-й военно-судебного устава, дознание производилось не офицерами флота, на чем настаивали морские власти, а офицерами комендантского отделения вверенного мне штаба. Когда дознание было вполне закончено, оно было препровождено командиру порта.

Насколько помнится, эти господа были арестованы до дня выхода эскадры их Либавы, дабы они не сбежали со своих кораблей. Главный Морской Штаб и на этот раз прислал решение вопроса, для сих выродков весьма нежелательное: было приказано взять их обязательно в поход, а по окончании войны, уволить как негодных».

Не знаю, как вам читатель, а мне больше всего понравился в данной истории желтый стул, запущенный в витрину, так сказать, прощальный аккорд… По предположению Рерберга, этот инцидент Шмидт устроил специально для того, чтобы его выгнали со службы. Это конечно только его предположение. Заметим на эскадре ходили разговоры (и это отмечено в мемуарах), что драка возникла на почве каких-то былых обид. Избиение офицером офицера событие из ряда вон выходящее!

Об инциденте, разумеется, стало известно командующему эскадрой вице-адмиралу Рожественскому. Немедленно последовал приказ: арестовать лейтенанта Шмидта в его каюте с приставлением часового. И это второй раз! Уже первое подобное наказание за буксирную операцию было позором, но вторичный арест, это уже что-то совершенно выходящее за рамки! Впрочем, нашему герою все нипочем! За день до отхода из Либавы срок ареста истек, и Шмидт сразу же помчался в город. А буквально за час до отплытия извозчик привез его в гавань смертельно упившимся. Командир был вынужден отправить своего старшего офицера проспаться и тот смог приступить к исполнению своих обязанностей лишь спустя сутки. Однако с кем не бывает! Тем более, что столь вспыльчивые и недисциплинированные в мирной жизни люди, зачастую показывают образцы героизма в боевой обстановке! Шмидт всю жизнь мечтал о подвиге, и вот теперь, наконец,