Три века колониальной Америки: О типологии феодализма в Западном полушарии - Борис Николаевич Комиссаров

В начале XVII в. все меньше митайо приводилось в Потоси. Провинциальные коррехидоры оставляли курак, сопровождавших своих индейцев, одних «беседовать» с разъяренными azogueros, когда они приводили лишь часть нужного количества митайо. Нередко кураки подвергались мучениям и издевательствам. Шахтовладельцы требовали от них уплатить им по 9 (а позже — по 7½) песо за каждого неприбывшего индейца для найма mindago. Так платежи стали составной частью фактической миты. Деньги, собираемые кураками с индейцев, откупавшихся от миты, называли indios en plata («индейцы в серебре»).[224]

Azogueros сочли весьма удобным этот новый источник доходов. Эти деньги они часто тратили не на производство, а на себя. Общий уровень производства серебра сокращался, а доходы azogueros поступали. Это дало повод вице-королевской администрации Лимы обвинить шахтовладельцев в обмане короля. Появилось выражение «indios de faltriquera» («прикарманенные индейцы»), так как indios en plata оставались в карманах владельцев шахт.[225] К 1660 г. около 587 тыс. песо собиралось от индейцев для azogueros. Корона же от налога на производство серебра получала 300 тыс. песо.[226]

Нарушения закона на месте в Потоси имели в документах того времени общее название — «mal uso» («плохое употребление» — имелось в виду миты). Одной из форм mal uso была аренда митайо. В 1608 г. цена митайо в Потоси на год аренды составляла 150 песо. Один из шахтовладельцев был судим в 1621 г. за то, что сдал своих митайо в аренду по 112 песо за каждого.[227]

В XVIII в. величайшим источником «mal uso» было незаконное увеличение норм выработки до невыполнимого размера. Для митайо, если он не хотел попасть в долговое рабство, оставался только один выход — найти себе помощника (yanapakoq по-индейски) и платить ему из своего кармана. Жене и детям митайо также приходилось работать.[228] Несмотря на истощение руды, нормы выработки уменьшались крайне медленно. Azogueros Потоси безжалостно утверждали, что эти нормы сохранятся, даже если в Потоси останется всего один митайо.[229] В конце XVIII в. за жалованье, которое иногда было на 50% выше, чем у митайо, наемные работники производили продукции на 30–50% меньше.[230]

Настоящим адом для митайо были ртутные рудники Гуанкавелики. Источник XVII в. так описывает их работу: «…индейцы работают вокруг большого болота, возникшего вследствие разрушения шахты, поэтому, чтобы работа не останавливалась, там есть еще особые индейцы, которые его осушают… А испарения и жара в этом центре вызывают такую неизлечимую болезнь, от которой они быстро умирают с сильным помрачением сознания; таким образом, продукт добывается ценой жизни и невинной крови туземцев…».[231]

К началу правления Филиппа III (1598–1621) состояние людских ресурсов колоний причиняло большое беспокойство правительству 16 провинций Перу были опустошены Индейцы бежали в другие районы или шли работать как янаконы в асьенды испанцев, чтобы не быть привлеченными к мите. Репартимьенто не оправдало себя. В конце XVI в. оно стало мешать развитию производительных сил Перу и других колоний. Для короны сокращение индейского населения означало прежде всего снижение производства серебра и поступлений от трибуто. Росла гуманистическая критика системы репартимьенто, в том числе и со стороны церкви. Собор мексиканской церкви в 1585 г. осудил репартимьенто.[232] В 1594 г. орден Святого Франциска (самый влиятельный в Мексике) просил Совет по телам Индий запретить репартимьенто. В результате в 1599–1601 гг. было отменено репартимьенто на сахарные заводы, которые полностью перешли на наемный и рабский труд.[233]

Совет по делам Индий понимал, что личные повинности необходимо отменить. Существовало два способа. В интересах колонистов было оставить уже распределенных индейцев, в своих хозяйствах. Но для короны это означало бы потерю контроля над индейским населением колоний и увеличение экономической и политической независимости колонистов. Поэтому Филипп III предпринял попытку заменить принудительные повинности индейцев наемным трудом.

24 января 1601 г. была издана седула о личных повинностях индейцев и отправлены соответствующие инструкции вице-королям.[234] Главным положением в законе 1601 г. была абсолютная отмена системы репартимьенто и всех его видов, за исключением горной добычи.

Седула предусматривала кары против прикрепления индейцев к земле в хозяйствах испанцев. Задерживаемые дольше срока репартимьенто индейцы могли возвращаться в свои деревни, если они не желали добровольно остаться в асьенде.

Репартимьенто на горные работы ограничивалось. Корона надеялась перевести ртутные рудники Перу на использование труда негров-рабов Позже, в 1606 г, король запретил посылать индейцев на вновь открытые месторождения ценных металлов, где должен был применяться только наемный труд.[235]

Однако требования короны не возымели своего действия. Боясь бурной реакции колонистов, вице-король Луис де Веласко только в 1603 г. решился обнародовать королевский указ.[236] Тогда же он издал серию указов, не отменявших личных повинностей, а лишь регламентировавших их.[237]

Реакция колонистов в Индиях последовала незамедлительно. В Мадрид посылались многочисленные записки и мемориалы, доказывающие, что отмена личных повинностей немедленно повлечет за собой разрушение колоний. Классическая защита принудительного труда представлена в трактате фра Мигеля Ахиа 1603 г.[238] Он критиковал положения седулы о механизме проведения распоряжения короны в жизнь и совершенно исключал возможность как добровольного найма индейцев к испанцам на работу, так и обращение самих испанцев к труду: «Нет ничего более страшного для них (индейцев), чем работать, даже если она (работа) выгодна для них самих… потому что индеец по природе не жаден, тогда как испанец крайне алчен, индеец флегматичен, а испанец раздражителен, индеец покорен, а испанец высокомерен, индеец медлителен во всем, а испанец всегда тороплив во всем, чего он хочет, один является другом дающихся указаний, а другой — врагом службы».[239]

В результате этой кампании администрация Веласко постановила выполнять из этой седулы только то, что приемлемо.[240] В Новой Испании в ноябре 1603 г. вице-король Монтескларос объявил, что «репартимьенто остается в силе».[241] Выполнение седулы 1601 г. потерпело полную неудачу.

Следующая попытка внести изменения в систему личных повинностей была предпринята в седуле 1609 г.[242] Это в сущности была очередная регламентация, запрещавшая превышать установленные нормы репартимьенто и распределение на вновь открытые рудники. Предусматривались строгие наказания за злоупотребления в отношении индейцев. Однако полностью от отмены репартимьенто корона не отказалась. В седуле указывалось на необходимость привлечения ко всем видам труда не только негров-рабов, но и представителей низших слоев метисов, мулатов и белых.

Новая королевская седула вызвала в колониях бурную дискуссию. Записки колонистов для королевской администрации выражали протест против намерения короны отменить репартимьенто. Они убеждали правительство не иметь в колониях «других видов услуг кроме личных повинностей индейцев и не