Сидовы сказки - Владислав Артурович Кузнецов

пехоты при танковом и пулеметном батальонах, зато почти беспрепятственно. Впрочем, в горной войне количество всегда уступает позиции, быстроте и мужеству.

Потери вермахта превысили четверть миллиона человек. Второго Сталинграда немецкая армия выдержать уже не смогла. Фронт рухнул… Такова оказалась цена одного линейного корабля.

4 февраля 1943 года

О появлении сил высадки немецкие войска узнали вовремя — летающая лодка обнаружила русский десант на пути из Туапсе. Отлично замаскированные орудия переждали обстрел отряда поддержки. Восьмидесятивосьмимиллиметровые зенитки, привычные к стрельбе не только по самолетам, но и по танкам, та этот раз должны были получить другую цель.

Советские катера с морской пехотой. Тяжелые баржи с танками.

Да, сначала пришлось пережить артподготовку: в предрассветной мгле немецкие позиции обстреляли крейсер "Красный Кавказ", лидер "Харьков" и два эсминца. И все-таки берег оказался залит огнем от горящих судов. Половина танков до берега так и не добралась.

К ночи командование флота сочло высадку неудавшейся. Небольшой плацдарм, который все-таки удалось захватить, стал позднее известен, как Малая Земля. Там полковник Брежнев получил рану в лицо. Ту, что испортила постаревшему Генеральному Секретарю дикцию и породила анекдоты про "сиськи-масиськи" — попытку выговорить слово "систематически"…

Зато единственный линейный корабль черноморского флота благополучно отстоял остаток войны в базе.

25 октября 1994 года

Они вывалились из ресторана дружной гурьбой, привычной для улиц Гельсингфорса, брусчатка щелкала под жесткими подошвами. До главного здания Морского Корпуса идти было всего пару кварталов, но и времени оставалось немного. Но и его тратили с толком и приятностью, завершая интересную беседу.

В конце концов, когда еще курсантам доведется вот так, накоротке разговорить обладателя черных орлов, целого контр-адмирала, пусть и судостроителя? Когда еще он, расписавший свои дни по минутам, сможет выкроить час не для сухой лекции, но для дружеского спора?

Они прошли мимо горсовета, не обратив внимания на привычное здание, над которым развевался флаг Союза — алое полотнище с андреевским крестом…

Сказка о хитрой машине, храбром воине и ужасном драконе

Началось это на ярмарке в Таре. Странное место, святое и проклятое разом. Кто там только не бывал в прежние времена! Апостолы и черти, сиды и фоморы… А теперь только полсотни неотесанных крестьян со своими коровами и боровами и один сказитель. Что, у тебя не боров, а хряк? Надеюсь, не превращенный сид? С поросенка растил? Ну, хорошо. Слушать-то будешь? Тогда гони монету. Нет, пивом не обойдешься. Если я с каждого пивом возьму, рассказывать кто будет? То-то.

На чем я остановился? А, на старой Таре… Тогда на холме Заложников стояла крепость, и в ней сидели заложники — королевичи в золотых цепях, сыновья сильных людей — в серебряных, ну, а всякая деревенщина, вроде вас, в обычных. А на холме Воительниц девки с копьями тренировались… как в Камбрии, говорите? Ну, на большом острове копьями пользуются мало. Все бил, да бил. Кого бил? Не кого, а что. Оружие такое. Кто в Дивед ездил, видал. Страшная штука — разом и пыряло, и крюк, и ошарашник.

Ну, а главное — ярмарки в Таре тогда Кармартенским не уступали. Чего только не было! И сапоги червленые, греческой кожи, и сине-белые горшки из Камбрии, и масло из Карфагена, да мало ли чего? Ирландцы тоже были, а чем торговали, известно. Что такое кумал, помните? Это сейчас монета! А тогда была девка-рабыня.

Торжище было — загляденье. Вот и сида Немайн пришла, разбила шатер и вывеску повесила: «Приспособы на заказ». Всякому, кто заглянет, предлагает — скажи, в чем беда, добрый человек, а уж я в ней помогу. Сделаю тебе штуковину, которая тебя выручит. Не бесплатно, конечно. Но это же сида! И цены у нее были разные. У одного удачи шмат заберет, у другого счастья отрежет, а кто не дурак, тот деньги выложит.

Сидит, значит, рыжая день-деньской, уши на макушке, прибыль в сундуках. Да, и удача тоже! Сама под нос бурчит — мол, в Шампань ехать надо было, а тут цену не возьмешь. Такое место. Середка Ирландии, а дыра дырой.

А на рынок как раз приехал глупый парень. Ну, раз он глупый, родители к нему сестру приставили. Не помню, что продавали, но что-то из скотины. Цену взяли плохую. Не то, что с излишка себе чего прикупить — по возвращении трепка ждет. Но решили по рядам пройтись. Хоть посмотреть.

Вот их к сиде в лавку и занесло. Та прищурилась, ушами дернула и спрашивает:

— Чего изволите? Штуковину, чепуховину или вовсе штучку-дрючку?

Брат сразу спину потер. Сестра покраснела. О разных дрючках вспомнили.

— Лучше штуковину… — пробормотала сестра, и покраснела еще сильней.

— А для чего? Чего вам не хватает?

— Монет, — буркнул брат.

— Заказываете? — спросила сида, и сразу уточнила, — А чем платить будете? Золото и серебро я охотно беру слитками, и пластинками, и песком… Видите весы? Вот. С вас три унции золота, или двадцать четыре — серебра. И такую штуковину получите, загляденье! Только и останется, что в нее золото совать, или серебро, или медь — а вываливаться будут полновесные монеты с профилем Цезаря. Красота?

— А что попроще туда сунуть нельзя? — спросил брат.

— Нельзя. Я превращать не умею.

Задумались покупатели. Тут девица брата за руку, и наружу из палатки потащи. Тот уперся, как бычок. Только у бычка в носу кольцо, а у этого нет, вот и не сдвинуть с места.

— Нет у нас золота, — говорит, — а можно сделать так, чтобы в машину ничего не надо было закладывать? Только монеты доставать?

Тут сида задумалась. Руки в замок сцепила, локтями в стол уперла, подбородок подперла. Молчит — минуту, другую. Но только сестра вновь брата наружу потянула, Немайн возьми да скажи:

— Можно и такое изготовить. Только чем платить будешь? Золота с серебром-то у тебя, выходит, нет. И даже меди.

— Пошли, — говорит сестра, — лучше выволочку от родни получить, чем насовсем отдать удачу или счастье! А то ведь и молодость попросит…

— Не попрошу, — засмеялась сида, — молодость — ваш дар, человеческий. Как и старость. У нас иной счет. Да и забираю я только то, что вы сами отдать согласны!

— Даже ругань, что я дома заслужу?

— Даже, — а улыбка пропала, а уши настороже. Словно кошка, что за мышкой следит, — только маловато выйдет одного