Трансатлантическая кошка - Екатерина Паршукова

– Ладно, пробуем.

Я уложила свой рюкзак в багажник Малыша, сверху разместила небольшой спасательный плот. Не без труда залезла в спасательный комбинезон и прицепила себя с ним карабином к плоту и рюкзаку с аварийным комплектом. Документы убрала в герметичный пакет и положила во внутренний карман. Сидеть в таком виде было невероятно тесно – казалось, что комбинезон занял всё свободное пространство кабины. Потом в самолёт залез Илья в таком же комбинезоне, и я поняла, что до этого было ещё свободно. С ворчанием, распихивая по бокам лезущие во все щели упругие неопреновые рукава, Илья запустил двигатель и запросил руление.

Диспетчер ответил через несколько секунд:

– Я должен вас предупредить, что для полёта над водным пространством Канады вы должны иметь установленное на борту КВ-радио.

– Да, мы в курсе, спасибо. Можем мы получить разрешение?

– Можете. Но я обязан предупредить, что если вы планируете лететь без дублирующего радио – это ваша личная ответственность. Вы с этим согласны?

– Подтверждаем, согласны. Мы гарантируем связь по всему маршруту, обеспеченную дополнительным оборудованием.

Диспетчер продиктовал нам согласованный маршрут и разрешил рулить к полосе. Голос Андрея в Ацтеке повторил наш радиообмен слово в слово и тоже начал руление.

– Ну вот, всё просто. А вы переживали, – радостно сказала я.– Осталось долететь без приключений.

– Было бы хорошо, – скептически ответил Илья.

– Всё будет хорошо! Мы же один раз уже перелетели океан.

– Да, но туда мы летели на хорошо обслуженной серьёзной машине, на приличном эшелоне с противообледенительными системами, метеорадаром и нормальным приборным оборудованием. А обратно летим на какой-то живопырке, хрен знает кем собранной, без ничего, зато с глючащим датчиком давления топлива.

– Очень оптимистично!

– Как есть. Ладно, взлетим, помолясь.

Мы взлетели, набрали высоту над лесом и скоро увидели береговую черту, за которой открывался океан. Конечно, он не был бескрайним, это мы уже знали. Просто с нашей высоты его краёв пока было не видно. Сначала он был белоснежной коркой льда, потом начали появляться участки воды. Потом он просто стал водой, в которой плавали белые пятнышки льдин и айсбергов.

Когда летишь три часа над водой, не видя берегов, все органы чувств начинают работать в обострённом режиме. Ты почти слышишь, как в шлангах перетекает топливо, как стучат клапаны в двигателе и ходят поршни в цилиндрах. Мельчайшие изменения звука ощущаются не только ушами, но и всем телом так же ярко, как вспышки молний ночью во время летней грозы. Сигнализатор давления топлива всё также периодически мерзко пищал, интервалы, с которыми это происходило, оставались прежними, и необходимость включать периодически насос уже не столько напрягала, сколько просто раздражала лишними шумами и движениями.

Несмотря на то, что в Портленде мы заклеили в самолёте все отверстия, которые нашли, всё равно было нестерпимо холодно. Я даже порадовалась тому, что есть гидрокомбез, в котором ноги хоть и с трудом управляли педалями, но как-то были защищены от пронизывающего до костей ледяного воздуха.

Через час мы ушли с радиочастоты Канады и переключились на Гренландию. И если в эфире канадского радио преимущественно была тишина, то теперь в наушниках звучали другие самолёты, выходящие на связь с островом. Оказывается, над океаном не такая уж пустота, а весьма насыщенный трафик. По низам летели в основном перегонщики, конечно, такие же, как мы.

– О, кто-то в Нарсарсуак заходит, – заметила я, – надеюсь, в этот раз мы сможем его увидеть. Аэродром я имею ввиду, конечно.

– Пока не вижу причин, по которым мы не сможем его увидеть, – ответил Илья, – погода отличная. Нет никакого смысла уходить куда-то ещё.

В наушниках было слышно, как диспетчер общается с каким-то самолётом, подлетающим к аэродрому с противоположной от нас стороны. Он сел как раз, когда мы снизились до точки входа в схему аэродрома.

Погода стояла восхитительная: яркое солнце, ни облачка на небе. Мы снизились ниже гор и лавировали в ущельях фьорда. Я смотрела, как мимо крыльев пролетают острия скал:

– Илюха, я не представляю, как тут вообще можно приборно заходить. Даже с нормальным оборудованием- это грань экстрима и пушного белого зверя, а уж с их стареньким ненаправленным маяком просто нереально, мне кажется.

– Так не зря его называют одним из самых сложных аэродромов. Но знаешь, жить захочешь – не так раскорячишься. Вон, смотри, как полоса расположена.

За следующим разворотом я её увидела. Взлётно-посадочная полоса находилась в ущелье между скал, одним концом она упиралась в воду, другим в горы. Картинка, внушающая ужас и уважение одновременно. Мы приземлились и зарулили к единственному зданию. Двухэтажное здание аэродрома, включавшее в себя и вышку, и медпункт, и склады, и брифинг. Всё в одном. Двери в здание были в несколько слоёв уклеены наклейками всех видов и мастей – там за несколько десятилетий отметились все производители самолётов, авиакомпании, авиамагазины, авиаклубы всего мира и просто случайные гости. На первом этаже мы прошли мимо открытой двери медпункта с оборудованием, кажется, еще времён второй мировой войны. Мы так и не поняли: реально он работает как медпункт или это уже музейная комната. Поднялись на второй этаж в небольшую комнату с низкими потолками, стены которой были увешаны фотографиями и постерами, а по углам стояла пара столов с компьютерами и радиостанция. В целом аэродром производил ощущение перекладной станции, находящейся между мирами в нигде. Кажется, в нём ничего, кроме плакатов на стенах, не менялось с тех пор, как его построили.

Илья запросил у местных служащих заправщик для двух самолётов. Мы вышли на улицу как раз, когда приземлился Ацтек и встал рядом с Малышом. Вскоре к самолётам подъехала яркая машинка с цистерной бензина. В этот раз заправкой руководил Олег, а мы спрятались от холода в здании. Андрей с Ильей на местном стареньком компьютере проверяли погоду по второй части нашего маршрута до Исландии. Билл всё также ворчал на отвратительный английский местных диспетчеров.

Заправились, Илья уже привычным жестом залил очередную банку масла в двигатель Ацтека. Вылетели в сторону Исландии.

Честно говоря, этот перелёт я запомнила смутно. Нестерпимо хотелось есть, пить, спать одновременно. Сказывались недостаток кислорода и три часа сна под ледяным одеялом в Канаде, которых явно не хватило, чтобы отдохнуть. Но больше всего хотелось спрятаться куда-нибудь в тепло. Всё вокруг было таким ледяным, что даже шевелиться лишний раз не хотелось, чтобы не отрываться кожей от тех участков комбинезона, которые хоть немного согрелись теплом собственного тела. Я придерживала ручку коленями, благо на трёх километрах в безоблачном небе не бывает болтанки. Ближе к Исландии начали появляться облака. А когда мы сели, небо совсем затянуло серыми цветом – погода стремительно портилась.

Самолёты мы оставили на стоянке. Микроавтобус повёз нас до гостиницы мимо уже знакомой красной телефонной будки посреди чёрно-жёлтого пейзажа. В номере я минут тридцать с непередаваемым наслаждением отогревалась под нормальным горячим душем, но только спустившись вниз и выпив чашку приторно-сладкого капучино из местного автомата, почувствовала себя живым человеком. Теперь можно поужинать.

В гостиничном кафе сидели Андрей, Илья и Олег. Вид у них был уставший и понурый. Билл ходил туда-сюда вдоль окна и разговаривал по телефону.

– Билл взял билеты домой. Сказал, что чувствует себя бесполезным на европейской части шарика, где мы английский понимаем лучше, чем он, – пояснил Андрей, – похоже, нам придётся сделать тоже самое.

– Почему? – расстроилась я.

– Циклон подходит. На ближайшие неделю-две погоды здесь точно не будет.

– Так что, бросить самолёты здесь?

– Да. Потом прилетим забрать их.

– Как-то это неправильно. Не знаю.

– Как есть, – развел руками Андрей, – мне тоже это не нравится, но что ты сделаешь.

Мы поели в тишине и разошлись по номерам.

Я меланхолично листала на планшете погодные карты и не видела в них ничего хорошего. Зачем-то открыла анимированную карту спутниковых снимков, хотя и так было понятно, что увижу я на ней только белые