Социальное евангелие в России. Православное пастырское движение в условиях голода, войны и революции - Дэниел Скарборо

беспорядков преподаватели семинарий не хотели или не могли требовать от властей больших уступок. Ужесточение Синодом цензуры духовной печати в ноябре 1906 года не вызвало существенного недовольства со стороны приходского духовенства и семинарий[418]. Назначенные епископами ректоры, будучи монашествующими, сыграли важную роль в пресечении неповиновения Синоду. Приходское духовенство в целом было принуждено к молчанию ввиду надвигающейся угрозы лишения сана или заключения в монастырь. Также растущая популярность радикальных антирелигиозных политических партий сыграла важную роль во внутреннем расколе духовенства и его отчуждении от политически активных социальных групп, таких как светские учителя.

Осторожные перемены, последовавшие за бойкотами 1905 года, не повлекли за собой усиления влияния мирян на жизнь семинарий. Лишь очень немногие молодые люди из других сословий поступили в семинарии после того, как Синод в 1906 году отменил 10-процентное ограничение. Общий набор студентов из неклерикальных семей фактически упал с 19,3% в 1906 году до 15,3% в 1914‑м[419]. Индустриализация первых десятилетий XX века создала новые рабочие места и сделала профессию священника менее привлекательной с точки зрения материального вознаграждения. Несмотря на предоставление бесплатного образования бедным студентам, миряне в целом рассматривали семинарии просто как школы для подготовки служителей церкви. Прихожане иногда задавали вопросы своим священникам, почему их просят жертвовать на школы, которые, судя по всему, готовят радикалов, а не пастырей[420]. И все же семинария действительно способствовала развитию пастырского движения среди призванных к священству студентов, прививая им культуру взаимопомощи и стремление включать мирян в социальную миссию церкви.

В декабре 1917 года ректор Тверской семинарии разработал план выживания этой школы после конфискации всех ее средств и имущества для передачи Наркомату народного просвещения. Он представил потерю этого богатства не просто как ущерб для институциональной церкви, но трагедию для всего православного сообщества: «Тяжела для Церкви потеря миллионного достояния, заключающегося в зданиях, инвентаре, библиотеках, процентных бумагах и пр. духовно-учебных заведений мужских и женских: в Тверской епархии достояние это копилось в течение более чем 150 лет, вносили на образование этого достояния свою лепту все – и епископы, и клирики, и миряне – как богатые, так и бедные»[421]. По мысли ректора, Тверская семинария могла бы сохраниться даже без господдержки, если бы студенты начали платить за обучение 100 рублей в год. По его оценкам, этот доход, вместе с поддержкой приходов, монастырей и братств епархии, мог бы обеспечить нужды семинарии и позволить ей продолжать предоставлять бесплатное образование «массе сирот и детей беднейших классов населения»[422]. Ректор уточнил, что богословская подготовка должна быть ориентирована на студентов старших курсов, намеревающихся принять священный сан. В остальном же семинария должна предлагать более широкую и более философскую учебную программу, чем светские школы, и делать это с меньшими затратами[423]. Такая расстановка приоритетов в разгар масштабного кризиса отражала более широкое видение семинарией своих образовательных задач. Учреждение, поддержка которого лежала в основе пастырского движения, в конечном итоге стала инструментом этого движения для распространения образовательных ресурсов духовенства на православных мирян, особенно на бедных.

Глава 4

Церковь как школа

Соцреалистический роман Николая Островского «Как закалялась сталь» начинается с описания конфликта между юным героем Павлом Корчагиным и его деспотичным деревенским учителем, «обрюзглым человеком в рясе, с тяжелым крестом на шее», который выгоняет главного героя из своей приходской школы из‑за мелкого проступка[424]. Священник-преподаватель присутствовал повсеместно в позднеимперской России и был любимой мишенью как для социалистических, так и для либеральных критиков, которые видели в нем орудие самодержавия. Режим также рассматривал учителей в священном сане как агентов своей власти и субсидировал церковно-приходские школы, видя в них и средство обеспечения политической лояльности, и инструмент модернизации. На центральноазиатской границе империи в Семиречье государственные средства направлялись на строительство приходских церквей с пристроенными к ним школьными помещениями с целью сохранения русско-православной идентичности среди поселенцев[425]. После войны с Японией сторонники церковно-приходских школ доказывали в Думе, что церковные учителя могут подготовить более образованных и эффективных рекрутов для армии[426]. Однако церковные школы лишь частично и временно поддерживались государством. Они существовали благодаря пожертвованиям прихожан в общества взаимопомощи, организованные духовенством. Несмотря на недостаток финансирования и жесткую критику, церковно-приходские школы сыграли важную роль в распространении грамотности, особенно среди женщин. Они также способствовали распространению взаимопомощи как практики религиозной жизни прихода.

Государство субсидировало педагогическую работу духовенства, а также большую часть его внелитургической деятельности, рассматривая это как способ предоставления социальных услуг по низкой цене. Священники не получали вознаграждения за обучение прихожан, но государственные средства помогали им строить школьные здания и выплачивать небольшие зарплаты помощникам, которых почти всегда набирали из духовной среды. Таким образом, в обмен на бесплатное преподавание священники получали возможность обеспечить скромную зарплату от государства для молодых мужчин и женщин из духовного сословия. Но даже при наличии государственного финансирования для выживания и успешной деятельности школ было необходимо участие мирян. Хотя прихожане не всегда высоко оценивали полезность семинарий, они вполне осознавали важность ее выпускников – учителей, которые предлагали базовое образование за небольшую плату. Это мотивировало мирян включаться в проекты взаимопомощи духовенства по поддержке приходских школ, учителей и учащихся. Такое сотрудничество позволило «пастырю нового типа» сплотить приходское сообщество вокруг общего интереса – образования, даже несмотря на то, что современный мир подорвал его традиционный авторитет.

Клирик-учитель

Православное духовенство было важным образовательным ресурсом со времен средневековой Руси, но только к концу XIX века низшее духовенство начало заниматься массовым распространением грамотности. Государство активно подвигало пастырей к учительской деятельности. К началу XIX века созданная Петром I система семинарий наконец достигла масштаба, необходимого для замены малограмотных священников, дьяконов и псаломщиков прошлого века хорошо образованным приходским духовенством. Вместе с демобилизованными солдатами и мелкими чиновниками оно составляло одну из немногих грамотных групп, распространенных по всей российской глубинке. Реформы 1860‑х годов оценили клириков с этой точки зрения. С момента освобождения крестьян министры через Синод стали поручать приходскому духовенству разъяснять крестьянству суть реформы и обучать его законным средствам для разрешения споров[427]. С точки зрения государственных чиновников, приходское духовенство представляло собой потенциальный источник культурной преемственности в условиях стремительных перемен. Оно могло обучать своих крестьян-прихожан грамоте и самоуправлению посредством традиционного религиозного образования, в котором особое внимание уделялось бы моральному поведению и политической лояльности. Более того, среди самих крестьян возрастал спрос на образование, которое могло предложить духовенство, так как грамотность стала условием успеха. Поскольку духовенству было запрещено заниматься