Книги украшают жизнь. Как писать и читать о науке - Ричард Докинз

– норма для видов на протяжении геологической истории. Даже нынешняя эпоха циркулярной пилы и бетона – всего лишь последняя в длинном ряду опустошений, от которых живое всегда оправлялось. Что есть наша власть над миром, как не очередной естественный процесс, который не хуже предыдущих? Катастрофа, погубившая динозавров, имела последствие, которое может внушить нам положительно оптимистический взгляд на нее: нас. С более беспристрастной точки зрения, всякое массовое вымирание ведет к появлению зияющих дыр дефицита на рынке, и отчаянное стремление заполнить их периодически обогащает разнообразие нашей планеты.

Даже самые опустошительные массовые вымирания можно защищать как необходимые зачистки, которые дают возможность возрождения. Несомненно, увлекательно размышлять о том, станут ли крысы или скворцы предковой линией для видообразования новых гигантских хищников в случае, если вымрет весь отряд хищных. Но мы об этом не узнаем, ведь мы живем не в эволюционном масштабе. Это эстетический довод, довод чувства, а не рассудка, и признаюсь, что мои собственные чувства содрогаются. Мои эстетические представления неспособны на такую дальновидность.

Динозавры вымерли. Я скорблю по ним, и я скорблю по гигантским аммонитам, и по жившим еще раньше звероящерам, и по лесам древовидных плаунов и папоротников из каменноугольных пластов, и по жившим еще до них трилобитам и ракоскорпионам: но мы не можем их помнить. Сейчас у нас новый набор сообществ, наш собственный, современный запас взаимно совместимых млекопитающих и птиц, цветковых растений и насекомых-опылителей. Они не лучше, чем сообщества, которые им предшествовали. Но они здесь, нам повезло изучать их, им понадобилось мучительно много времени, чтобы сформироваться, и если мы их разрушим, то не увидим их возобновления. Ни при нашей жизни, ни через пять миллионов лет. Если мы уничтожим экосистемы, частью которых являемся, то обречем не только наше собственное поколение, но и все поколения потомков, если только они придут нам на смену, на существование в мире опустошения и убожества.

Необходимость сохранения дикой природы иногда обосновывают в категориях самого примитивного эгоизма. Мы нуждаемся в сохранении дождевых лесов, потому что кто знает, откуда возьмется следующее поколение лекарств и культурных растений? Что ж, если это нужно, чтобы мобилизовать поддержку, да будет так, хотя для меня это звучит фальшиво и даже низменно. Оправдание для защиты природы, к которому я возвращаюсь, эстетическое – и что с ним не так? Кто, пролистав страницы этой книги, подумает об исчезновении какого-нибудь запечатленного в ней вида с иным чувством, кроме чувства горести?

Но лучшее – враг хорошего. Мы живем в мире экономики (любопытно, что дарвиновский мир дикой природы – это тоже мир экономики), где все имеет свою цену. Слишком легко занять высокую эстетическую позицию и с ее вершины взирать на эгоистичные, утилитарные мотивы сохранения джунглей и редких видов. Однако какой долей нашего собственного богатства или нашего собственного времени мы готовы пожертвовать ради подобных целей? Не очень большой. Вдобавок наряду с эгоизмом к нашей щедрости благотворителей взывает и многое другое. Как насчет жертв недавнего землетрясения, голода, урагана или иной гуманитарной катастрофы? Многие места обитания вымирающих видов являются также местами обитания человеческой бедноты, которой простительно восприятие диких животных как конкурентов, а не как того, что обогащает жизнь. “Богатство жизни” может быть для них пустым звуком, таким же пустым, как желудки их собственных детей. С такой низкой точки обзора эстетическое отношение к дикой природе – роскошь, которую не может позволить себе голодный.

Поэтому давайте не торопиться осуждать попытки южноафриканских государств заставить заказники “окупаться”, в том числе даже с использованием аргумента о “необходимости сокращения поголовья” как предлога для торговли лицензиями на отстрел крупной дичи. Конечно, кажется неприличным потакать человеческой кровожадности, особенно в случаях, когда животные ручные и доверчивые, а “охотники” безопасно угнездились в автомобилях в окружении опытных рейнджеров, которые спасут их в случае промаха. Но это тоже эстетическое суждение, и эту практику возможно защищать с точки зрения экономической практичности – в отличие, к примеру, от ситуации с пижонистым, фасонистым, разряженным матадором. Как ни неприятно это звучит, порой мне трудно сохранять свою уверенность в том, что южноафриканское решение проблемы спасения слонов и черных носорогов является самым практичным. Однако по здравом размышлении я понимаю, что предпочел бы решение в виде полного запрета на всю торговлю слоновой костью и рогом носорога.

Подобные неуверенные размышления – верный знак, что у меня нет простого ответа. Я возвращаюсь к эстетике – но эта книга убеждает меня, что есть нечто большее, чем обычная эстетика. Не просто обтекаемая грация плывущего кита, мышечное напряжение крадущегося крупного кошачьего, радужное великолепие павлина или красного ара. Это не просто удовольствие от созерцания зрелища и от размышления о том, как мне повезло видеть то, чего могут быть лишены будущие поколения. Эволюционное мышление способно придать нашей эстетике больше глубины. Мы не просто смотрим на животное как на обычное произведение искусства. Если это и впрямь произведение искусства, то на его создание ушел, быть может, десяток миллионов лет. И для меня это имеет значение.

Дарвин на лабораторном столе

“Внутри гигантов природы” (Inside Nature’s Giants) – так называлась популярная телепередача, выходившая на 4 канале четырьмя сезонами с 2009 по 2012 год. В ней путем препарирования демонстрировалась анатомия ряда крупных животных. Главным препаратором была американская специалистка по сравнительной анатомии Джой Рейденберг. Меня пригласили для комментариев по эволюционным аспектам, адресованных как телезрителям, так и живой аудитории студентов-ветеринаров. В случае с жирафом мне позволили надеть комбинезон и резиновые сапоги, чтобы ассистировать Джой и остальной команде прозекторов. Когда в 2011 году вышла книга по мотивам передачи, меня пригласили написать предисловие. Вот что я написал.

Когда меня впервые пригласили в телепередачу “Внутри гигантов природы”, я тут же предложил, если им представится возможность препарировать жирафа, поискать у него необычайную анатомическую деталь, которая называется левым возвратным гортанным нервом. Если бы вы проектировали нерв, связывающий мозг с голосовым аппаратом, вы бы стали направлять его вниз в грудную клетку, там захлестывать петлей вокруг одной из крупных артерий и затем возвращать назад к нужному органу в верхней части шеи? Нет, конечно. Однако именно так расположен возвратный гортанный нерв, причем не потому, что он выполняет какие-то функции в грудной клетке, – вовсе нет. Этот захлест являет собой отличный пример реликта эволюционной истории и доказательства нашего происхождения от рыб, но вот с точки зрения дизайна млекопитающего это откровенная халтура: ни один уважающий себя инженер такого бы не допустил. Это и у человека-то устроено достаточно коряво, а уж