Книги украшают жизнь. Как писать и читать о науке - Ричард Докинз

Спустя почти год я оказался в Королевском ветеринарном колледже, где, изумленно моргая, разглядывал ультрасовременный анатомический театр. Одна стена его была целиком сделана из прозрачного листового стекла, за которым в полутьме виднелись ряды зачарованных студентов, глазевших на захватывающую сцену: произведение искусства, которое заставило бы Дамиена Херста утопиться с тоски в формальдегиде. Яркие дуговые лампы озаряли молодого жирафа – к несчастью, умершего в зоопарке, – лежавшего на огромном прозекторском столе. Одна его нога была поднята к потолку лебедкой – в стиле неприкрытого гиперреализма. Желто-коричневая пятнистая шкура, казалось, сияла в тон ярко-оранжевым комбинезонам и белым резиновым сапогам прозекторской команды – сюрреалистической униформе, которую понадобилось надеть и мне, когда я присоединился к ним под софитами. Я впал чуть ли не в эйфорию, осознав, что сегодня День Дарвина 2009 года – двухсотлетний юбилей со дня его рождения, – и мне повезло провести его с опытной командой сравнительных анатомов и ветеринарных патологов, наблюдая, как они старательно отыскивают этот эталон дарвиновского парадокса, гортанный нерв жирафа.

Для меня этот эпизод стал началом замечательного сотрудничества с командой передачи “Внутри гигантов природы”, раскрывавшей затейливую внутреннюю сложность – характерно противоречивое сочетание неуклюжести и элегатности – самых удивительных животных, когда-либо появлявшихся в ходе эволюции: слона, льва, кита, казуара, крокодила, питона, белого медведя, акулы… и прочих. Общее впечатление, которое я получил, разглядывая их внутреннюю анатомию, – что это прекрасный, доведенный до совершенства сумбур! У каждого органа и структуры есть функция, но эволюционировали они постепенно и порой несовершенно, с рудиментарными слабостями, отражающими невообразимо долгий путь ДНК животного через глубины геологических эпох. От моря до суши, от пустынь до джунглей, от перемалывания листьев до охоты на антилоп – анатомия животных говорит нам не только о том, что они делают сейчас, но и о том, чем занимались их предки в прошлом.

“Внутри гигантов природы” проливает яркий свет на жизнь и эволюционную историю каждого животного. Каждая глава этой книги дает уникальные анатомические сведения о том или ином животном. Исследователи в оранжевых костюмах никогда не перестают удивляться тому, что скрывается под кожей гигантов природы. Подкупает то, что они не только демонстрируют уже известное, но также делятся с нами головокружительным опытом обучения ремеслу. Мне повезло с ними поработать, и я рад представить эту книгу.

Жизнь внутри жизни

Кандидатурой на роль книги, которой я больше всего горжусь, всегда был “Расширенный фенотип”, и я упорно надеялся, что экспериментальные биологи воспримут его серьезно. Среди тех, кто так и воспринял – ирландский ученый Дэвид Хьюз, ныне работающий в Америке. Он даже организовал неподалеку от Копенгагена целую конференцию по теме “Расширенного фенотипа”. Там присутствовала пестрая группа биологов, включая выдающегося популяционного биолога Марка Фельдмана и Майкла Хэнселла, нашего ведущего специалиста по артефактам животных. Сам Хьюз занимается паразитологией. Меня пригласили написать предисловие к замечательной книге “Паразит манипулирует хозяином”, соредактором которой он был вместе с Жаком Бродёром и Фредериком Тома[75].

Если бы меня попросили назвать воплощение дарвиновской приспособленности, ne plus ultra[76] естественного отбора во всем его беспощадном великолепии, я мог бы поколебаться, выбирая между гепардом, который догоняет скачущую из стороны в сторону газель Томсона в вихрях африканской пыли, или легким скольжением дельфина, или скульптурной невидимостью гусеницы-пяденицы, или растением непентес (кувшиночник), беззвучно и бессознательно поглощающим мух. Но я думаю, что в итоге я выбрал бы паразита, манипулирующего поведением хозяина – подчиняющего его своей пользе такими способами, которые в равной мере восхищают утонченностью и ужасают безжалостностью. Нет нужды выделять какой-либо конкретный пример – подобными примерами, завораживающими своей зловещей изобретательностью, изобилует каждая страница этой великолепной книги.

Хьюз, Бродёр и Тома собрали команду экспертов, чтобы заполнить 11 глав различными аспектами этой увлекательной темы; эти главы искусно отредактированы – результатом чего стала редкостная легкость слога, – а в качестве добавочного бонуса (какового прежде мне видеть не доводилось) присутствует послесловие еще одного специалиста, размышляющего о каждой главе и окидывающего ее свежим взглядом. Мой собственный взгляд едва ли можно назвать свежим – “Расширенный фенотип” вышел ровно тридцать лет тому назад, – но простите мне надежду, что он достоин краткого о себе напоминания. Ниже я воздержусь от обстоятельного цитирования этой книги. Паразитические манипуляции поведением хозяина являют собой расширенные фенотипы генов паразита.

Мы принимаем организм как должное – как уровень иерархии живого, на котором мы приписываем ему акторность. Именно организм – не ген, не клетка и не вид – преследует, набрасывается или убегает; организм терпеливо прогрызает панцирь другого организма, чтобы сожрать его; организм просовывает свой хоботок (или пенис) в тело другого организма, чтобы высосать кровь (или впрыснуть сперму). Но мой тезис состоит в том, что организм сам является феноменом, существование которого нуждается в объяснении не меньше, чем феномен полового размножения или феномен многоклеточности.

Можно вообразить себе форму жизни – скажем, на другой планете, – когда живая материя не упакована в отдельные тела, организмы. Точно так же, как жизни не обязательно было становиться многоклеточной, как размножение не обязано быть половым, так и живая материя не обязана быть расфасованной по дискретным, индивидуальным, ограниченным шкурой организмам, отдельным от других индивидуальных организмов и ведущим себя как единые целеустремленные акторы. Единственное, что действительно является фундаментальной чертой дарвиновской жизни, это самовоспроизводящаяся закодированная информация – гены, в терминологии жизни на этой планете. По причинам, которые нужно не просто принять, но которые положительно требуют объяснения, гены скооперировались и образовали организм как основное средство своего воспроизводства. Размышления о паразитах, и в особенности о паразитической манипуляции хозяевами, подводят нас непосредственно к пониманию природы и значения организма – более того, к самому определению организма, которое я предложу.

В 1990 году я писал, что “организм есть единица, все гены которой имеют общие стохастические ожидания относительно отдаленного будущего”. Что это значит? Типичный организм, такой, как фазан или вомбат, состоит из триллионов клеток, каждая из которых содержит практически идентичные копии одного и того же генома, который сам состоит из десятков тысяч генов. Почему все эти гены “совместно трудятся” на благо организма вместо того, чтобы двигаться своими отдельными путями, как можно ожидать с позиции “эгоистичного гена”? Потому что все они вынуждены делить общий путь выхода из нынешнего организма в будущий: в сперматозоиды, или яйцеклетки, или пропагулы нынешнего организма. Точнее, все они оказались в нынешнем организме, пройдя длинную последовательность предковых организмов, порождавших друг друга через общие пропагулы. Все они, следовательно, подвергались