Книги украшают жизнь. Как писать и читать о науке - Ричард Докинз

должен обеспечить половину потомков всех будущих поколений видов. Из этого следует, что соотношение полов под действием Естественного Отбора установится таким образом, что суммарные затраты, которые родители вкладывают в будущее своего потомства каждого пола, будут равны, поскольку если бы это было не так и общие затраты на выращивание, например, самцов были бы меньше, чем общие затраты на выращивание самок, то, поскольку общая репродуктивная ценность самцов равна общей репродуктивной ценности самок, из этого бы следовало, что родители, чьи врожденные тенденции способствовали бы избыточному рождению самцов, являлись бы, осуществляя те же затраты, производителями большей репродуктивной ценности и, как следствие, прародителями большей части будущих поколений, чем родители, имеющие врожденную склонность к производству самок. Таким образом, отбор поднял бы соотношение полов до такого уровня, когда затраты на самцов не стали бы равными затратам на самок[82].

Но что упустили из виду Фишер и многие другие, так это то, что сам Дарвин в первом издании “Происхождения человека” – а не во втором, которое цитирует Фишер, – подошел намного ближе к верному, фишеровскому решению:

Давайте возьмем пример вида, производящего, по неизвестным причинам, только что упомянутым, избыток одного пола, – скажем, самцов, – которые становятся лишними и бесполезными или почти бесполезными. Может ли соотношение полов выровняться путем естественного отбора? Мы можем быть уверены, ввиду изменчивости всех параметров, что одни пары будут производить несколько меньший избыток самцов относительно самок, чем другие пары. Первые, если допустить, что реальная численность потомства будет оставаться постоянной, будут неизбежно производить больше самок и тем самым будут более продуктивными. По теории вероятностей у более продуктивных пар выживет большее количество потомства, которое унаследует склонность производить меньше самцов и больше самок. Таким образом возникнет тенденция к выравниванию полов.

Это и в самом деле удивительно близко к собственной формулировке Фишера. Если бы только Дарвин смог сохранить смелость суждений своего первого издания! Весь же вопрос предшественников Фишера в теории соотношения полов получил великолепное освещение у одного из самых выдающихся учеников Фишера, А. У. Ф. Эдвардса[83].

Возвращаясь к “Происхождению видов” и Дженкиновой загадке исчезающего разнообразия: решение, как оказалось впоследствии, состояло в том, что наследственность носит вовсе не смешанный характер, как полагали Дженкин и Дарвин, а “менделевский” – то есть это не смешение субстанций, а перетасовка неделимых частиц. Один из знаменитых иронических казусов в истории науки: результаты экспериментов Менделя были опубликованы уже в 1865 году, за два года до будоражащих нападок Дженкина. Будь Мендель верно истолкован, он в конечном счете оказался бы спасителем Дарвина от ошибочной критики Дженкина. Но какое там верное толкование! Вплоть до 1900 года ни Дарвин, ни, по-видимому, вообще кто-либо даже не читали Менделя. Да и после взлета менделизма его ведущие адепты, “мендельянцы” Уильям Бэтсон, Хуго де Фриз и прочие, настолько не понимали его значения, что полагали, будто он решительно противоречит дарвинизму. В основном это обусловливалось тем, что наиболее заметные мутации были слишком крупными и вызывали слишком резкие изменения, дабы проделать работу, которую требовал от них дарвинизм.

Вопрос не получил окончательного разрешения до тех пор, пока за него не взялся все тот же Р. А. Фишер. Кстати, есть симпатичная преемственность в том, что в молодости Фишера поддерживал один из сыновей Чарльза Дарвина, евгенист Мейджор Леонард Дарвин. Позже дочь Фишера, Джоан Фишер Бокс, так напишет в биографии своего отца:

Мейджор Дарвин, по своей убежденности и личной щедрости, стал все равно что крестным отцом научной карьеры Фишера, и на протяжении 30 лет все крепнувшей дружбы, до самой смерти Дарвина в 1942 году, Фишер почитал его как отца.

В. Вайнберг в Германии и эксцентричный английский математик Г. Г. Харди показали с помощью элементарной алгебры, что у генов нет природной склонности менять частотность. Примерно так же, как Ньютон утверждал, что движущиеся тела будут оставаться в движении, если не встретят решительного сопротивления, так и Харди с Вайнбергом показали – следуя прямо-таки до неприличия простым математическим путем, – что частотности генов в популяции будут оставаться одинаковыми, если не подвергнутся решительному изменению из-за какой-то силы, например, отбора. Начав с так называемого закона Харди-Вайнберга, Фишер, Холдейн и Райт разработали новое понимание дарвинизма, во многом близкое нынешнему. Эволюция стала рассматриваться как изменения частотности конкурирующих (“аллельных”) частиц в фонде частиц – генофонде. Когда в популяции одни гены становятся более, а другие – менее частотными, то меняются форма и размер организмов. Вот как я сформулировал бы это сегодня: геологическое время являет собой сцену для непрекращающегося танца бессмертных генов, меняющихся партнерами и сбрасывающих нескончаемую череду смертных тел. Итак, призрак Флеминга Дженкина был наконец побежден.

Что можно было бы возразить при жизни самого Дженкина, так это то, что его аргумент имел лишь несущественное значение как довод против Дарвина. Это был также аргумент против очевидного факта. Если бы Дженкин был прав, разнообразие не сохранялось бы и снижалось бы с головокружительной скоростью. Любая когорта внуков наглядно отличалась бы меньшим разнообразием, чем их деды и бабки. Смешайте черную и белую краски, и получится серая краска. Смешайте серое с серым, и получится серое же: вся королевская конница и вся королевская рать не смогут собрать исходные черное и белое. Однако в случае с живыми существами, с течением поколений, очевидно, что этого не происходит. Потомки разнообразных предков не сливаются в серое однообразие. Они остаются в целом такими же разнообразными, как и предыдущие поколения. Дженкин считал свой аргумент антидарвинистским, но на самом деле он противоречил известным фактам и потому был очевидно ошибочен.

Фишер указал, что у Дарвина еще в 1857 году было смутное представление о некоей форме дискретного наследования. В письме к Гексли Дарвин писал:

В последнее время я склонен к домыслам, весьма упрощенным и нечетким, что размножение путем истинного оплодотворения окажется чем-то вроде смешения, а не истинного слияния, двух различных особей, так как у каждого родителя есть собственные родители и предки. Иначе я не могу понять, каким образом гибридные формы до такой степени напоминают предковые формы. Но это все, разумеется, бесконечное упрощение.

Задним числом можно сказать, что принцип дискретного, то есть менделевского, наследования и его значения для опровержения Дженкина бросаются в глаза всякий раз, когда мы задумываемся про пол как таковой. У каждого из нас есть отец и мать, но мы не промежуточные гермафродиты. Если мужской и женский пол не смешиваются по Дженкину, то из чего следует, что смешиваются другие признаки? Некоторые вещи настолько очевидны, что необходим Фишер, чтобы увидеть дальше