Книги украшают жизнь. Как писать и читать о науке - Ричард Докинз

С чего начался этот чистый восторг? Я не могу обозначить точный момент в истории, и, увы, до сих пор хватает людей, так его и не вкусивших. Возможно, мне стоит начать с рассмотрения того, чему он приходит на смену, и начать с доисторических времен.

Наши дикие предки боролись за выживание во враждебном мире. Опасность подстерегала их за каждым камнем или деревом, скрывалась под темной поверхностью каждого озера или реки. Таинственные эпидемии обрушивались на племя без предупреждения, словно библейские казни, поражая любимое дитя или унося жизнь молодого воина в расцвете сил. Засухи, голод, наводнения и лесные пожары, метели и землетрясения: невозможно было предсказать, когда и откуда нагрянет следующая беда.

Конечно, бывали и хорошие времена: удачные годы, когда дожди выпадали вовремя, и земли племени цвели, плодоносили и кишели дичью; удачные дни, когда успешное спасение от льва или неожиданное выздоровление от змеиного укуса или лихорадки возбуждало спонтанное чувство благодарности.

У всего есть причины, и понимание их – составной элемент чистого восторга, который дарит нам наука. Доля восторга сохраняется даже тогда, когда то, что мы понимаем, – ужасное несчастье. Оспа – отвратительная болезнь, но утешительно понимать, что у нее есть познаваемая причина (вирус) и что ее можно предотвратить (обманом “научив” тело справляться с вирусом путем прививки ослабленного штамма). Эпилепсия – не одержимость демоном, которого нужно изгонять, а познаваемое расстройство мозга, с которым наука может бороться при помощи лекарств, таких, как вальпроат натрия. Землетрясения и цунами – не наказание за грехи, а последствия сдвига тектонических плит.

В донаучные времена словно бы случайные события, у которых на самом деле есть сложные и многообразно взаимодействующие причины, не поддавались объяснениям и провоцировали дикие домыслы. “Однажды во время ужасной засухи мы принесли в жертву козу, и на следующий день собрались тучи и пошел благословенный дождь. Следовательно, всякий раз, когда нам нужен дождь, лучше приносить в жертву козу. Может быть, это не всегда помогает, но кто рискнет прервать данную практику, чтобы проверить гипотезу?” “У меня полоса неудач, и это должно означать, что кто-то наводит на меня порчу”. “Мне перешла дорогу черная кошка, поэтому сегодня мне нужны дополнительные предосторожности, чтобы не случилась беда”. Современные племена проводят – как, по-видимому, и наши общие предки – всю свою жизнь, терзая себя подобными воображаемыми устрашающими картинами.

Наши первобытные предки не могли знать истинных причин как будто бы случайных событий, поэтому естественно было приписывать им целенаправленность. Младенец заболел сильной лихорадкой и умер. Скорбящие родители не могли знать, что двумя неделями раньше, в ночной тишине, самка комара Anopheles gambiae укусила его и впрыснула ему в кровоток смертельно опасную культуру Plasmodium falciparum. Что они могли подумать, как не то, что эта трагедия – дело рук злонамеренного актора, может быть, недоброжелателя, наводящего на семью порчу в отместку за то, что отец подкупил шамана, дабы проклясть его землю и вызывать неурожай?

Человеческий ум охотно видит акторность даже там, где ее нет и в помине. Крадущийся леопард – подлинный актор. Он будет преследовать вас, погонится за вами, набросится на вас, задушит и затем сожрет. Он предпринимает целенаправленные действия, чтобы вас погубить, активно противостоя вашим попыткам этого избежать. Вам следует остерегаться леопардов и принять здравую рабочую гипотезу, что леопард стремится вас съесть. Молния не похожа на леопарда – она не является актором. Молния не ищет добычи и не поедает ее. Но откуда первобытному сознанию знать разницу?

Одна из догадок несправедливо очерняемой области эволюционной психологии состоит в том, что приписывание акторности несет определенную пользу, даже когда это приписывание на самом деле ошибочно. Акторы, например, леопарды, потенциально опаснее, чем не-акторы, такие, как камни. Эти пестрые пятна вон там – возможно, всего лишь камешки. Но это может быть хитроумно замаскировавшийся леопард, приготовившийся к прыжку. Лучше всего постулировать худшее и спасаться, исходя из того, что это леопард. В любом случае существуют и издержки ошибки, и польза правильной догадки, однако же наличествует асимметрия. “Ложноположительная” ошибка (когда вы решили, будто это леопард, а на самом деле это всего лишь камешки) ведет к трате времени и энергии на ненужную попытку спасаться. Но “ложноотрицательная ошибка” (если вы решили, будто это камешки, а на самом деле это леопард), скорее всего, окажется фатальной. Безусловно, чрезмерное избегание рисков влечет за собой издержки – слишком пугливая особь ничего в жизни не добьется. Но безрассудная склонность рисковать обходится дороже, и необходимость балансировать, согласно этой гипотезе, привела к немотивированной (с точки зрения нашего современного самодовольства) предрасположенности приписывать акторность. Сук дерева – не актор злонамеренного действия против человека, а питон – да. Этот “сук” может оказаться питоном. Лучше сделать допущение шире, пусть даже это стоит некоторых временных затрат. Естественный отбор благоприятствовал принципу перестраховки, в результате чего реалистическая оценка вероятности реальной акторности раздувается до нереалистической, но тем не менее благоразумной переоценки.

Именно эта склонность видеть повсюду акторов заставила наших предков придумывать леших, русалок, богов-громовиков, богов солнца, богов дождя, богов огня, злых духов, чертей и вредных домовых. Подобное суеверное усматривание акторов там, где их нет, прямиком вело к анимистическим религиям, господствующим в сознании первобытных народов и по сей день. Эти языческие религии дали начало эпическому политеизму греков, римлян, скандинавов и индусов. Тот же, в свою очередь, в ходе различных культурных инноваций, имевших место, в частности, в Древнем Египте и пустынях Ближнего Востока, был поглощен монотеистическими религиями, которые ныне господствуют в мире – и, вероятно, угрожают ему.

Склонность приписывать повсеместную акторность приобрела особый соблазн ввиду нашего естественного любопытства насчет происхождения вещей. Откуда взялся мир? Откуда пришли наши предки? Как появились растения и животные, от которых мы зависим? А как насчет Солнца, Луны и звезд? Что дало им начало? Мифы о сотворении, головокружительно разнообразные и нередко поэтически прекрасные, распространены по всему миру. И буквально каждый из них пронизан все той же благоразумной, возникшей в ходе эволюции презумпцией акторности: акторность, акторность, акторность; не случайность, не везение, не реальное объяснение, которое действительно что-либо объясняет, но всегда необъясненная акторность, которая вызывает больше вопросов, чем дает ответов.

Подобно тому, как первобытные умы видели в молнии, ветре, огне и солнце сознательных акторов, так практически все умы усматривали акторность в “сотворении” – а большинство умов, надо сказать, усматривает ее и сейчас. Особенно тогда, когда люди созерцают удивительную красоту, сложность