Книги украшают жизнь. Как писать и читать о науке - Ричард Докинз

Часть III

Внутри машины выживания: изучая человечество

Беседа со Стивеном Пинкером

Язык, обучение и антивирус для мозга

Это сокращенная расшифровка беседы, которая была записана для телепрограммы “Гений Чарльза Дарвина” на 4 канале, выпущенной Расселом Барнсом, впервые транслировавшейся в 2008 году и тогда же получившей Британскую телевизионную премию “Лучший документальный сериал”. Более полная версия беседы представлена в аудиокниге. Стивен Пинкер – выдающийся психолог, ныне работающий в Гарварде. Он автор замечательно написанных книг по лингвистике, когнитивной и эволюционной психологии, истории и многим другим областям науки. Хотя он моложе меня, я отношусь к нему как к своему интеллектуальному наставнику и герою.

Почему мы наслаждаемся музыкой? Почему мы танцуем? Формирует ли психику природа в той же степени, что и культура? Почему мы испытываем беспокойство и подавленность? Почему существуют некоторые вещи, которые нам очень трудно понять?

РД: Стив, хотя Дарвин, когда мы его читаем сегодня, кажется нам удивительно современным, нам приходится помнить, что часть его задач состояла в том, чтобы вступать в споры, в которые нам, может быть, вступать больше не нужно. По крайней мере, так я считал. Например, при чтении “Происхождения человека” и “Выражения эмоций” становится ясно, что немалую часть времени он пытался сделать наглядной преемственность между человеком и животными. Стремился минимизировать различия между ними. Может быть, особенно в психологическом отношении, в “Выражении эмоций”. Как по-твоему, эта книга играет основополагающую роль в том, что ты делаешь?

СП: Это замечательная книга, полная озарений, – я все еще пишу о ней и использую ее в преподавании. Но интересно наблюдать, как он борется на двух фронтах. С одной стороны, ему приходилось убеждать своих собратьев-биологов, что он в состоянии объяснить биологическую сложность: откуда взялся глаз, и почему организм так хорошо сконструирован. С другой стороны, это играло на руку креационистам его времени. Поэтому одновременно ему приходилось демонстрировать, насколько неуклюжи и плохо приспособлены многие из наших признаков в силу того, что они берут начало от животных предков. И, что интересно, в “Выражении эмоций” не обсуждается какая-либо адаптивная функция выражений лица или поз. Ныне ясно как день, что эмоции у нас на лице передают сигналы другим людям. В его объяснение это вообще не входило. У него там прилив психической энергии. Род гидравлической модели нервной системы, которую он использовал, чтобы объяснить ряд наших выражений лица. И у него даже была там ламаркистская теория, что, например, рассерженное выражение, когда мы обнажаем клыки, словно вынимая их из ножен, хотя они уже не того размера, чтобы нам имело смысл это делать… он объяснял это как приобретенную привычку, передавшуюся потомству. И дело в том, что он воевал с современными ему креационистами, которые приводили выражения лица как доказательства существования Бога, потому что Бог дал их нам, чтобы мы могли выражать наши моральные чувства. Это раздражало Дарвина. Ясно, что это просто выбешивало его. И поэтому он изо всех сил настаивал на идее, что наши эмоциональные выражения суть просто приливы энергии, движения некоей механической модели нервной системы, которая у него (у человека) имелась, пережитки нашего животного прошлого. Все, что угодно, кроме актуальных сигналов о внутреннем состоянии.

РД: Очень интересно. Думаешь, эта достаточно резкая враждебность по отношению к эволюционной психологии отчасти объясняется тем, что люди все еще не готовы согласиться с преемственностью между человеком и животными? Возможно, стоит начать с того, чтобы немножко рассказать о том, что такое эволюционная психология.

СП: Да. Эволюционная психология – попытка предложить исчерпывающее объяснение, почему мы такие, какие есть[93]. Организация…

РД: Ты имеешь в виду дарвиновское функциональное объяснение – для чего это полезно?

СП: Именно. Для чего это полезно, в смысле – насколько это повышает темпы воспроизводства наших предков в той среде, в которой мы эволюционировали. Так что это один из множества компонентов психологического объяснения – объяснить, почему мы воспринимаем, запоминаем и чувствуем именно так, а не иначе. Нужно смотреть на нервную систему, на то, как мозг проводит расчеты. Нужно смотреть на то, как он развивается у ребенка. Но я думаю, нужно также посмотреть на то, почему он организован именно так, а не иначе, а для этого требуется задать вопрос: “Какой функции это служит или служило у наших предков?”.

РД: А когда мы задаем функциональные вопросы, нам приходится несколько усложнять дело. Если мы возьмем конкретный вопрос, который, на первый взгляд, труден – например, “Почему мы наслаждаемся музыкой?”, – как бы ты подошел к нему, чтобы дать функциональное объяснение?

СП: Ну, я не думаю, что у всего есть функциональное объяснение. Более того, как раз достаточно важно, что не у всего есть функциональное объяснение, иначе было бы слишком просто. Думаю, истинно функциональное объяснение должно начинаться с некоего анализа технических аспектов, совершенно независимого от того, что мы знаем о человеке или другом организме. То есть возьмем для примера стереоскопическое зрение, способность совмещать изображения с двух глаз, создавая впечатление глубины. Можно провести геометрические выкладки на бумажке и показать, почему полезно совмещать изображения с двух камер, у которых чуть различные точки обзора. И, конечно, если мы решим сконструировать робота, которому нужно ориентироваться в окружающей среде, полезно снабдить его стереоскопическим зрением. Можно рассмотреть технические требования к стереоскопической зрительной системе, затем привести человека в лабораторию, посмотреть, как работает человеческое стереоскопическое зрение, и проверить, насколько технические требования из инженерного анализа согласуются с тем, что мы эмпирически наблюдаем у человека. Чем больше это соответствие, тем больше мы уверены, что функция стереоскопического зрения в том, чтобы видеть глубину. А если вы не проводите инженерного анализа и просто наблюдаете, что у человека имеется то-то и то-то, невозможно, думаю, дать подходящее функциональное или адаптационистское объяснение. И примером может быть музыка. При всем значении музыки в нашей жизни, при всем удовольствии, которое она нам приносит, мне совершенно непонятно, почему эти задачи должна выполнять именно музыка. С чего бы нотам, ритмическим и гармоническим отношениям служить решением какой-либо технической проблемы? А может быть, если это вопрос эмпирический, музыка на самом деле побочный продукт других адаптаций. Возможно, нашей чувствительности к речи, к гармонически богатому звуку, который мозг вынужден раскладывать по частотным компонентам, чтобы понять его. Возможно, это побочный продукт эмоциональных выкриков, восходящих к эволюционной истории приматов: вздохов, стонов,