Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

в «потерянную грамоту», мог он сделать то же самое и со своим манифестом об отречении, тогда и манифест вел. кн. Михаила терял юридическое значение, Николай II восстанавливался на троне, и всё шло по-старому. Такова была программа монархистов. Немцы за помощь в восстановлении Николая II на троне вознаграждались нерушимостью русско-немецких дружественных и союзных отношений, а также тяжкими для России территориальными уступками и экономическими выгодами.

Что же касается немцев, то для них вопрос о Николае II представлялся в совершенно ином свете. Во-первых, это был монарх, объявивший им войну, несмотря на все уверения в дружбе к Вильгельму II; во-вторых, это был монарх, который до конца своего царствования так и не пошёл на сепаратный мир и был по-настоящему лоялен по отношению к союзникам — это немцы знали лучше многих русских. Можно ли было верить тому, ради кого пришлось бы снять с Западного фронта несколько дивизий в столь тяжёлое военное время? Какова была гарантия искренности германофильства Николая II и его окружения в случае, скажем, неудачного для Германии окончания войны? Разве союзники не устроят в этой «стране неожиданностей» переворот в свою пользу, даже оставив своего бывшего лояльного союзника на троне или заменив его другим представителем той же династии, уже отошедшей от бисмарковского взгляда на русско-германские отношения?

С другой стороны, заниматься возведением на трон другого лица из династии Романовых было бы крайне сложным экспериментированием, на которое немцы не могли идти в силу международно-политической обстановки. Ввиду сильного напора на Мирбаха просто русских немцев, настроенных монархически, а также русских черносотенцев-германофилов с требованием освобождения Николая II я не исключаю того, что велись весьма деликатные переговоры немцев с самим Николаем II насчёт его взглядов на будущую русско-немецкую дружбу и что ответ царя их не вполне удовлетворил. Но это лишь предположение, фактом, во всяком случае, было то, что немцы в лице Мирбаха не согласились на монархический переворот и замену большевиков, в чьём германофильстве они не сомневались, Николаем II.

Мало того, немцы допустили убийство царя и его семьи, имея полную возможность приказать большевикам этого не делать. Они допустили (если не приказали прямо большевикам это совершить) расстрел того, кто тогда был самым вероятным, самым легитимным и самым удобным кандидатом русского монархического движения. Допустив убийство царя со всей семьёй, немцы обезглавили русских монархистов и, как показало будущее, не ошиблись, так как до сих пор русские монархисты не имеют какого-то одного бесспорного кандидата на русский престол. Никто другой, как русские германофилы, показали всю опасность для истинных интересов Германии восстановления русской монархии в обстановке лета 1918 г., то есть при ещё невыяснившихся результатах мировой войны.

Не желая, конечно, этого, своими переговорами Нольде, Кривошеин и прочие монархисты навели немцев на мысль об опасности для них Николая II и его семьи, не говоря уж о сибирском движении, которое просто могло, захватив царя с семьёй, вызвать величайшее волнение в России в тот момент, когда там ввиду борьбы на Западном фронте должен был бы быть абсолютный мир. Когда Нольде жаловался мне на «легкомыслие и недальновидность» Гинденбурга и Мирбаха, не желавших монархического переворота с Николаем II во главе, то он мог с большим успехом отнести эти эпитеты к себе и своим единомышленникам.

Ясно во всяком случае, что большевики никогда не решились бы на расстрел, не посоветовавшись с немцами или не будучи совершенно точно осведомлены, что те посмотрят на это сквозь пальцы или такой акт будет им определённо приятен. Николай II с семьёй были убиты по меньшей мере при попустительстве немцев. С этого момента между русскими германофилами и немцами разрывается связь, у немцев исчезают друзья из антибольшевистского, хотя и крайне правого, крыла и… 6 июля, через две с половиной недели после убийства царя, Мирбах сам умерщвляется левыми эсерами при полном одобрении этого акта всеми кругами, не исключая и монархических, которых немцы жестоко провели, допустив убийство Николая II с семьёй, объективно им столь выгодное.

Хотя и нет оснований подозревать существования определённого сговора между глубоко оскорблёнными расстрелом царя русскими монархистами и левыми эсерами, столь близкое по датам совпадение убийства царя и убийства Мирбаха станет рассматриваться в самых широких кругах будущего белого движения как Божье возмездие Мирбаху, не пожелавшему «освободить царя». Я не упоминал бы обо всём этом, если бы впоследствии эти события не положили начало совершенно определённому крушению германофильской ориентации в белом движении, так как у нас германофилы были либо у большевиков, либо у крайне правых, а крайне правые ещё много лет спустя не могли простить немцам их нежелание воспрепятствовать роковому для всего русского монархического движения убийству царской семьи во главе с Николаем II.

Россия снова меняет облик

Нельзя сказать, чтобы и Сормово представляло из себя только «русскую провинцию во время революции». Ввиду ярославских и казанских событий[14] сормовские заводы проявляли лихорадочную деятельность, и сам Троцкий приезжал в Нижний Новгород и в Сормово наблюдать за поставкой брони для миноносцев, спущенных на Волгу и участвовавших в отражении наступления против большевиков. Всё это не только вносило нервозность в нашу жизнь, но мы могли вот-вот оказаться в самой полосе военных действий. Наконец, хотя я был уверен в своей личной безопасности, августовский террор чуть не коснулся и меня из-за внезапного ареста моего зятя, занимавшего пост помощника директора завода и заведовавшего изготовлением тех самых броневых щитов для миноносцев, осматривать которые приезжал Троцкий. Я не был арестован только потому, что за несколько дней до ареста моего зятя уехал на дачу под Нижний Новгород.

Арест произошёл следующим образом. Возвратившись однажды домой в третьем часу ночи из инженерного клуба, который продолжал существовать и при большевиках, и закурив папиросу, мой зять в задумчивости смотрел в окно, выходившее в сад. Сидя так в пустой столовой, он машинально заметил отражение в окне огня своей папиросы. Опустив руку, он вдруг увидел, что отражение в окне не исчезло (столовая была освещена электрическим светом). Время было тревожное, только что газеты сообщили о покушении на Ленина, правда, неудавшемся. Не подав виду, что заметил что-то, мой зять спокойно докурил папиросу, прошёлся несколько раз по комнате, напевая вполголоса, так как час был поздний, и ушёл, потушив электричество и лишний раз убедившись в том, что в окне светится красная точка. После этого, тихо предупредив мою сестру о замеченном, он спрятал револьвер и ещё кое-какое оружие под половые доски, разделся и ждал в постели грядущего обыска. Прошло больше часа, когда пришли красноармейцы и