Сокровенный храм - Морис Метерлинк

чужеземцем и кричит: – «Я ошибаюсь! Я сказал тебе неправду; остановись, вернись назад; это поле не мое, а моей племянницы Милицы!» – Внезапно, услыхав эти слова, языки пламени уменьшаются, и колосья вырастают вновь.

II

Это наивное и очень старинное изображение показывает, что таинственная загадка счастья совсем не переменилась с тех порт, как человек принялся вопрошать ее. Она могла бы еще служить иллюстрацией нашему теперешнему невежеству.

У нас есть свои мысли, устраивающие нам внутренние счастье или несчастье, на которые случаи извне имеют большее или меньшее влияние.

Есть люди, у которых мысли эти стали столь могущественны и бдительны, что ничто не может более, без их соизволения, проникнуть в здание из хрусталя и меди, которое они воздвигли на холме, поднимающемся над обычною дорогою приключений. У нас есть и наша воля, вскормленная нашими мыслями и поддерживаемая ими, умеющая отстранить от нас большое количество бесполезных или вредных событий. Однако, вокруг этих более или менее безопасных, более или менее недоступных островков, расстилается область, столь же непокорная, столь же обширная, как океан, где, кажется, царит одна лишь только случайность, как ветер над волнами. Никакая мысль, никакая воля не могут воспрепятствовать одной из этих волн неожиданно появиться, застигнуть нас, оглушить и ранить. Их благотворное действие начнется вновь лишь после того, как отхлынет волна. Тогда они поднимут нас, перевяжут наши раны, оживят и позаботятся о том, чтобы боль от полученного толчка не проникла до сокровенных источников жизни. Этим и ограничивается их роль. На вид она очень скромна. В сущности, если только случайность не облекается в неотразимую форму жестокой болезни или смерти, она делает эту случайность почти бессильной и успевает сохранить все, что только есть лучшего и наиболее свойственного человеку в человеческом счастье.

III

Между поступками, собранными нами вокруг определяемых нами фактов, и с трудом указывающими на главные черты нашего существования, толпится и движется ужасающее множество случайностей, подстерегающих нас. Воздух, которым мы дышим, пространство, среди которого мы движемся, время, переживаемое нами, переполнены обстоятельствами, которые поджидают и выбирают нас в толпе. Наблюдая за их привычками, легко констатировать, что эти странные дети случая, которые должны бы быть слепы и глухи, как их отец, ни мало не действуют случайно. Они знают, что делают, и редко ошибаются. С необъяснимой уверенностью узнают они приближающегося путника, перед которым должны предстать. Пусть двое человек пойдут в один и тот же час по одной и той же дороге, – в двойном отряде, подосланном судьбой, не будет ни колебания, ни смущения. При приближении одного выступят чистые девы с пальмовыми ветвями, амфорами и тысячью неожиданных счастливых путевых случайностей; на встречу же другому бросятся из засады «дурные женщины», описанные нам Эсхилом, как будто им нужно выместить на своей невинной жертве какую-то непонятную обиду, предшествовавшую их рождению.

IV

Все мы более или менее следили в жизни за судьбою известных существ, на долю которых выпадало счастье или несчастье, ни мало не вызванные их поступками, и которые внезапно, на повороте улицы словно вырастали из земли или падали с неба, совершенные, беспричинные и неизбежные. Один, не думавший даже о должности, доступ к которой был ему загражден лучше вооруженным соперником, видит, как в решительную минуту исчезает этот соперник; другой, рассчитывавший на протекцию очень могущественного друга, узнает о его смерти в ту самую минуту, как этот последний протягивал ему руку помощи. Один, не обладающий ни талантом, ни красотой, не умеющий ничего предусмотреть, приходит ежедневно во дворец Фортуны, Славы или Любви в тот краткий миг, когда настежь открыты все двери; другой, преисполненный достоинств, долго обдумывавший свою законную попытку, является туда в тот самый час, когда неудача заперла двери на целое полстолетие. Один двадцать раз рискует своим здоровьем ради нелепых отважных поступков, и выходит из них невредим; другой осторожно решается принять участие в почтенном предприятии, и теряет здоровье безвозвратно. Тысячи незнакомых людей работают, никем незнаемые, чтобы помочь первому, хотя они никогда не видели его; тысячи незнакомцев тормозят дело второго, не подозревая в то же время о его существовании. И те, и другие не ведают, что творят; разлученные морями, они повинуются одному и тому же смутному и мелочному приказанию; потом, в предписанный час, отдельные части огромной машины соединяются и сцепляются, – и вот две полные и различные судьбы приводятся в движение Бременем.

V

Доктор Фуассак в своей любопытной книге «Счастье и Судьба» приводит бесчисленные, странные примеры основной предопределенной, упорной, непредотвратимой несправедливости, которые заполняют большинство жизней. Следя за ним, можно бы подумать, что проник вместе с ним в лабораторию иного мира, невольно приводящую нас в смущение; там мы не находим, для того чтобы взвешивать и распределять счастье и несчастье, ничего, что бы напоминало нам необходимые правосудию и человеческому разуму инструменты. Такова, между прочим, жизнь достойного удивления Вовенарга, самого несчастного из великих мудрецов, который, несмотря на свой гений, моральную красоту, отвагу, усилия, сломленный и обезображенный жестокими болезнями в то самое время, когда благосостояние его висело на волоске, переходил ежедневно от незаслуженного разочарования к беспричинной несправедливости, и умер тридцати двух лет, в то самое время, когда готовились признать его творение. Такова и ужасная история Лезюрка[1] в которой тысячи совпадений, словно измышленных самим адом, соединились и сплелись, чтобы погубить невинного, а истина, скованная судьбой и без голоса взывающая из-под груды заблуждений, отыскивающих ее, – подобно тому, как без голоса взывают во время дурного сна, – не может сделать ни единого движения, чтобы разорвать пелену. Такова история Эмара де Рансоннэ, президента Парижскаго парламента, честнейшего из людей, который, будучи несправедливо лишен должности, видел, как дочь его умирала в нищете, его сын погиб от руки палача, а жена была убита молнией, между тем, как сам он, обвиненный в ереси и заключенный в Бастилию, умер от горя, не дождавшись суда.

Мы почитаем сказочными и неправдоподобными бедствия Атридов и Эдипа, а между тем видим в современной истории, как рок с тем же упорством отчаянно преследует некоторый семьи, как например семью Колиньи, Стюартов[2] и т. д., или подвергает гонению до самой смерти с какою-то личной ненавистью некоторые невинные и растерянные жертвы, как например Генриэтту Английскую, дочь Генриха IV, Луизу Бурбонекую, Иосифа II и Марию-Антуанетту.

А в несколько ином порядке, что же можно сказать о неразумной, но словно сознательной, систематической несправедливости азартных игр, дуэлей, битв, бурь, кораблекрушений, огня и молнии? Что сказать о неслыханном счастии Шастенэ де Пюисегюра,