Сокровенный храм - Морис Метерлинк

который, прослужив сорок лет, принимал участие в тридцати сражениях и ста двадцати осадах, был всегда впереди, отличался легендарною храбростью, и ни когда не был ранен ни холодным, ни огнестрельным оружием, тогда как маршал Удино был ранен тридцать пять, раз, а генерал Трезель при каждой стычке заполучал пулю? Что сказать еще о необыкновенном счастье Лозёна, Шамильяра, Казановы, Честерфильда и т. д., о непостижимом и постоянном счастье в преступлениях Суллы, Мария, Дениса Древнего, который, достигнув крайней старости после омерзительной, но благословенной судьбою жизни, скончался от радости, узнав, что афиняне увенчали одну из его трагедий?

Что сказать, наконец, об участи Ирода, прозванного Великим, или Аскалонским, который купался в крови, погубил одну из своих жен, пятерых из своих детей, всех добродетельных людей, обличавших его, и был счастлив во всех своих предприятиях?

VI

В этих знаменитых примерах, которых можно привести бесконечное множество, увеличены до анормальных размеров истории более скромные, но не менее ярко очерченные зрелища, которые являет нам ежедневно на маленькой, скудно освещенной сцене обыденной жизни тысяча одна причуда счастья или неудачи.

Разумеется, обращаясь с вопросом к подобному дерзкому счастью или бессменному несчастью, приходится львиную долю отвести физическим и моральным причинам, которые могут их пояснить. Очень вероятно, что, если бы мы знали Вовенарга, то открыли бы в его характеров робость, нерешительность или неуместную гордость, которые помешали ему создать или достаточно энергично воспользоваться случаем. Возможно, что Лезюрку не хватало ловкости, или не знаю чего-то, – той внутренней и чудесной силы, которую ожидаешь найти в ложно обвиненной невинности. Вероятно и то, что Стюарты, Иосиф II и Мария-Антуанетта совершили ряд громадных ошибок, которые вызвали бедствия; что Лозён, Казанова, лорд Честерфильд освободили себя от большинства необходимых сомнений, связывающих честного человека. Равно вероятно и то, что если существование Суллы, Мария, Дениса Древнего, Ирода Аскалонскаго и было по внешности изумительно счастливо, то никто из нас, я думаю, не удовлетворился бы странным, беспокойным, кровавым призраком, почти лишенным мысли и чувства, который живет внутри счастья (если слово счастье еще применимо), основанного на беспрерывных преступлениях. Но, сделав насколько возможно разумно и широко такое исключение (чем более видишь и изучаешь жизнь, чем глубже проникаешь в тайны маленьких причин и великих последствий, тем шире оно будет сделано), мы увидим, что во всех этих упорно повторяющихся совпадениях, в этих неразрушимых рядах удачи или невзгод (давно уже замечено, что счастье или несчастье является всегда почти непрерывным рядом) остается еще тем не менее значительная, а часто и главная, иной раз исключительная доля участия того, что можно приписать только непроницаемой, но неоспоримой воле неведомой, но реальной силы, которую зовут Случайностью, Роком, Судьбой, Удачей, Неудачей, хорошей или дурной Звездой, Крылом чистого или падшего духа, и многими другими именами, смотря по более или менее изобретательному, более или менее поэтичному духу народов и веков.

В этом-то и состоит для человека одна из наиболее смущающих его и трудных задач среди всех тех, которые должен он разрешить, чтобы почувствовать себя в один прекрасный день главным, законным, независимыми и бессменным властелином земли.

VII

Предложим же эту задачу нашему разуму в самых простых выражениях, и посмотрим прежде всего, одного ли человека интересует она? У нас есть на нашем, довольно непонятном, земном шаре молчаливые и верные спутники жизни, которых часто полезно бывает искать взором в ту минуту, как голова наша кружится, забравшись на известные, статься может, призрачные высоты, где нам воображается охотно, будто созвездия, боги и таинственные представители высших законов вселенной занимаются одними нами. В своей доверчивой и покойной покорности они, кажется, знают гораздо более нас, эти бедные братья нашей животной жизни. Но они покойно хранят тайну, которую мы отыскиваем с таким волнением! Вероятно, что животные, а именно домашние животные, имеют нечто в роде судьбы. Им знакомы, как беспричинное и долгое счастье, так и упорное, случайное несчастье; они могли бы, как и мы, толковать о звезде удаче или неудаче, счастье или несчастье.

Участь извозчичьей лошади, кончающаяся на живодерне после того, как она прошла через руки сотни безыменных палачей, в сравнении с участью чистокровного рысака умирающего от старости в конюшне сострадательного хозяина, столь же необъяснима с точки зрения правосудия (если только мы не будем прибегать к буддистским доктринам, которые видят в этом награду или кару за прежде прожитую жизнь), как и участь человека, случайно обеднявшего или незаслуженно разбогатевшего. В стране фламандцев есть порода упряжных собак, на которую судьба изливает поочередно свою милость или ненависть. Если их покупает мясник, то они ведут прекрасную жизнь. Работы мало: утром, запряженные четверкой, тянут они на бойни легкую тележку и привозят ее вечером домой до краев полную мяса, скачут веселым и торжествующим галопом по извилистым улицам старинных городков с маленькими освещенными зубцами на стенах.

В промежутках между работой все время проходит в отдыхе, и отдыхе чудесном, среди крыс и обрезков мяса на бойне. Их изобильно кормят, они жирны, шерсть их блестит и лоснится, они вкушают во всей полноте единственное счастие, к которому стремится простая и пытливая душа доброй собаки. Но их злополучные собратья, приобретенные стариком, собирающим хозяйственные отбросы, или же торговцем песком, почти всегда хромым, или бедным крестьянином в тяжелых, грубых деревянных башмаках, вечно прикованные к тяжелым тележкам, безобразным тачкам, паршивые, облезшие, покрытые насекомыми, голодные, тощие, они до самой смерти вращаются в адском круге, куда попали они, благодаря нескольким копейкам, положенным в мозолистую руку. И в мире, не столь непосредственно подчиненном человеку, можно, очевидно, встретить перепелок, фазанов, ланей, зайцев, которым не везет, которые ранены при каждой встрече с охотником, между тем, как есть и другие, которые, неизвестно как, и по какой привилегии, выходят невредимыми после каждой охоты.

Они подвержены, значит, как и мы, бесспорной несправедливости. Но мы и не думаем, по поводу этой несправедливости, пускать в ход все божества, вопрошать все таинственные силы; а между тем, то, что с ними случается, есть, быть может, лишь наивно упрощенный образ того, что случается и с нами.

Правда, относительно их мы изображаем как раз те таинственные силы, которые сами ищем в небе. Но, в таком случае, в праве ли мы ждать от этих сил больного сознания и разумнейшего правосудия, чем мы сами уделяем на долю животных? Во всяком случае, если даже этот пример только отнимет у случайности капельку ее бесполезного обаяния, чтобы настолько же увеличить в нас дух инициативы и борьбы, то и это будет уже выгодой, которой