История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

сам отвел оттуда свои войска к Ридингу, положившись в остальном на переговоры, то его, вероятно, стали бы еще больше уважать за силу и, следовательно, еще громче восхвалять за милосердие и доброту. И король, несомненно, так бы и сделал или по крайней мере остановился бы в Колнбруке (что, впрочем, было бы менее удобно), ожидая новых предложений от Парламента. Однако принц Руперт, окрыленный рассказами о том, какой ужас внушает его имя неприятелю, и чересчур доверившись тем сообщениям, которые щедро посылали всем подряд его друзья в Лондоне — движимые собственными страстями и сообразуясь с чувствами своих корреспондентов, эти люди поспешно заключили, что у короля в столице столько приверженцев, что если его армия подойдет к городу, никто не окажет ей сопротивления — на следующее же утро после возвращения парламентских комиссаров в Лондон, не имея на то приказа от короля, выступил с кавалерией и драгунами к Ханслоу, а затем отправил к королю гонца с настоятельной просьбой двинуть вслед за ним всю армию. Теперь, впрочем, это стало абсолютной необходимостью, ибо одна часть армии графа Эссекса располагалась в Брентфорде, а две другие — в Актоне и Кингстоне, так что, если бы король не поспешил принцу на выручку с главными ч силами, неприятель мог бы с легкостью окружить авангард, и пробиться к своим тому было бы чрезвычайно трудно.

Итак, король выступил со всей своей армией к Брентфорду, где два лучших полка парламентской пехоты — репутацию эту они заслужили, блестяще показав себя в Эджхиллском деле — возвели на идущих к городу узких дорогах баррикады, а в самых удобных для обороны местах насыпали небольшие брустверы. Валлийский полк короля, дрогнувший при Эджхилле, восстановил здесь свою честь: он смело атаковал укрепления, и хотя неприятель держался стойко, овладел баррикадами. После жаркого боя, в котором были убиты старшие офицеры и многие солдаты противника, королевские войска ворвались в город, захватив там свыше пятисот пленных, одиннадцать знамен, пятнадцать пушек и изрядный запас амуниции. Однако эта победа (а приняв в расчет, где происходило сражение, мы вправе употребить это слово) обернулась для Его Величества весьма скверными последствиями.

Палаты были настолько удовлетворены ответом, привезенным их комиссарами от Его Величества, а также рассказами последних о том, как милостиво и любезно принял их король, что отдали своим войскам распоряжение прекратить всякие действия против королевской армии и отрядили посланника, чтобы уведомить об этом Его Величество и попросить его со своей стороны также воздержаться от любых враждебных актов. Гонец застал обе армии сражающимися в Брентфорде и возвратился, так и не увидев короля, — который даже не догадывался о намерении Палат приостановить военные действия, ведь армия Парламента заняла Брентфорд, Актон и Кингстон уже после того, как его комиссары отправились в Колнбрук. Тем не менее Парламент счел взятие Брентфорда внезапным и вероломным ударом, коварной попыткой завлечь его войска в ловушку под благовидным предлогом мирных переговоров и устроить им кровавую бойню. Тревожное известие встретили в Лондоне ужасными воплями, словно неприятельская армия уже входила в город; короля громко обвиняли в двоедушии, предательстве и кровожадности, утверждая, будто Сити со всем имуществом и достоянием его граждан он решил отдать на поток и разграбление своей армии, каковая-де и наступала на столицу с этой единственной целью.

Те же, кто не верил подобной клевете, все же не хотели впускать короля в Сити с армией, которую, как они понимали, в столь богатых кварталах невозможно будет удержать в рамках строгой дисциплины. А потому армию графа Эссекса с невероятной быстротой сосредоточили в одном месте, мало того — всю лондонскую милицию, превосходнейшим образом снаряженную, также вывели в поле близ Брентфорда. Действительно, Палаты развернули там армию полного состава, с пехотой и кавалерией, армию, способную оспаривать победу у равного по силе противника. При виде и созерцании столь грозного воинства — которое никогда бы не удалось собрать в одном месте, если бы не внезапно возникшие чрезвычайные обстоятельства, так что армия эта была по сути выставлена «королем и Парламентом» — члены последнего исполнились несказанной гордостью и самодовольством, ведь оно, это воинство, не только служило им надежной защитой от нынешней угрозы, но и представлялось силой достаточно мощной, чтобы отвратить любые опасности, могущие возникнуть в будущем. Когда же солдаты Парламента ясно увидели перед собой жалкую горстку бойцов короля, они пришли в изумление и устыдились прежних своих страхов — для чего, подозреваю, и не требовалось какой-то необыкновенной доблести, ведь, не говоря уже о преимуществе в вооружении (которое всегда прибавляет солдатам бодрости и отваги), они по меньшей мере впятеро превосходили своим числом измученные, продрогшие и вконец оголодавшие войска Его Величества.

Многие сведущие люди (а некоторые из них находились тогда в полках Сити) уверяли меня, что если бы король решился наступать и атаковал эту громадную массу солдат, то она бы тотчас же обратилась в бегство; и что в каждом полку у короля было столько приверженцев, что никто бы и не подумал оказывать ему сопротивление. Но такая попытка была бы безумием, оправдать которое не смог бы никакой последующий успех; и король быстро сообразил, что он уже поставил себя в чрезвычайно стесненное и затруднительное положение, из которого нелегко будет выйти, а двум своим врагам, Парламенту и Сити, позволил увидеть свою победоносную армию с чересчур близкого расстояния. Тем не менее он простоял весь день в боевом порядке, готовый встретить удар врага, а тот лишь постреливал из пушек, отчего королевская армия лишилась четырех или пяти лошадей (потерь в людях не было вовсе). Состояние неприятельских войск — где весьма многие отнюдь не сочувствовали делу Парламента — служило веским доводом против всяких попыток наступления; по той же причине и король повел бы себя неразумно, если бы решился на атаку.

Когда наступил вечер и стало ясно, что вся эта огромная рать расположилась здесь лишь затем, чтобы прикрыть Сити, король приказал своей армии отойти к Кингстону (без боя оставленному мятежниками), что она и сделала, не потеряв при этом ни единого человека. Сам же король направился в свой дворец в Гемптон-Корте, где провел весь следующий день, желая дать отдых своим солдатам, равно измученным долгим постом и бдением, и дождаться новых предложений от Палат. Дело в том, что еще раньше, подойдя к Брентфорду, он направил своего слугу м-ра Уайта с посланием к Парламенту, в коем изъяснял причины этого маневра (ведь о формальном перемирии Парламент тогда речи не заводил) и выражал желание, чтобы последний со всей