Народное государство Гитлера: грабеж, расовая война и национал-социализм - Гётц Али

И перед отъездом домой обязательные указания: «Не волнуйся насчет пасхального подарка Ильзе. Я все купил и привезу с собой на Пасху. Очень красивые вещи, таких точно сейчас не купить в Германии. Я обо всем думаю, все для вас нахожу, и в благодарность за это ты мне не пишешь. Ты можешь мне это объяснить? Можете выпить кофе, который я прислал, я привезу еще на Пасху. Можешь пообещать Иде немного какао, которое уже есть дома. Его у меня для вас еще достаточно»[342].

По наблюдениям рейхскомиссара Лозе, в Прибалтику тоже ввозились и обменивались значительные суммы денег. Здесь покупали все, что только можно было купить, а «купленные товары затем вывозились»[343]. Основу для этого создавал чрезвычайно выгодный для германских оккупантов курс рубля, установленный исключительно с грабительскими намерениями и повышавший покупательную способность рейхсмарки более чем на 400 %. Даже больше, чем в оккупированных западноевропейских странах, в оккупированные части Советского Союза можно было ввозить и обменивать наличные деньги без всяких «таможенных проволочек»: оккупационные марки, рубли и рейхсмарки общей стоимостью 1100 рейхсмарок плюс 600 злотых (300 рейхсмарок) «на проезд» через генерал-губернаторство. Во время совещания в рейхсминистерстве экономики, на котором все это решалось, только главный правительственный советник Гофман из Восточного экономического штаба возражал против «такой договоренности, потому что она привела бы к полной распродаже восточных территорий»[344]. Только впоследствии по спешному настоянию оккупационных властей ввоз германской валюты пришлось ограничить[345].

В отчете, опубликованном в 1954 году Отто Бройтигамом (когда-то возглавлявшим один из отделов рейхсминистерства оккупированных восточных территорий), говорится: «Для германских военных и пришедших следом гражданских немцев страны Балтии были настоящим Эльдорадо из-за невероятно низких цен». «Поэтому начался вал покупок». Бройтигам знал, о чем говорил. «Мы сделали некоторые покупки в универмаге вермахта, – записал он в своем дневнике 6 августа 1941 года, в первый день приезда в Ригу. – Правда, многого не было. Но мой водитель нашел 25 кг масла, которое мы честно поделили и отправили домой»[346].

Дочь солдата, 1934 года рождения, сообщает: «Среди приятных вещей были посылки, которые мой отец время от времени присылал с востока. Когда он находился в Риге, это были жестяные банки с чудесным маслом и вкусный черный чай. Особенно мне запомнились синие туфли и ботинки на шнуровке, хотя и немного грубые и поначалу великоватые. Они затем сослужили мне хорошую службу, вплоть до окончания войны. Я с гордостью носила в школу замечательный юфтевый портфель. Отец также “организовывал” (так обычно тогда это называлось) посылки с разной мелкой кожгалантереей. Во время эвакуации в тыл меня сопровождало толстое зеленое шерстяное одеяло и темно-синяя вязаная кофта с бело-голубым воротничком, присланные оттуда»[347].

В октябре 1943 года Генрих Бёлль перед переводом из Франции в Крым снова отправил домой «сливочное масло в качестве последней дани “прекрасной Франции”». Уже в начале декабря во время тяжелейших боев он получил относительно легкое, спасшее ему жизнь ранение в голову. Он очутился в военном госпитале в Одессе («На базаре здесь можно купить все что душе угодно…»), а затем переведен в Станислав в Восточной Галиции на реабилитацию. Оттуда тут же понеслись посылки с шоколадом и еще одна с мылом. А потом, незадолго до отпуска домой: «Я все думаю о том, что хорошего я могу привезти тебе отсюда. Моя мечта о ботильонах, этих действительно красивых и теплых польских женских сапожках, теперь несбыточна, потому что сейчас здесь все очень дорого…»[348]

Даже в крайне суровом январе, феврале и марте 1943 года, по статистике соответствующей полевой почты, солдаты 18-й армии успели отправить домой с Ленинградского фронта более трех миллионов посылок с трофеями – купленным по дешевке или отобранным барахлом – и излишками своего пайка. Вопреки всем ожиданиям и потому, что количество посылок с этого направления всегда было ограниченным, из дома на зимний фронт под Ленинградом отправлялось гораздо меньше денег. Масштабы непомерного самообогащения должны были по возможности оставаться в тайне. По словам полевого почтмейстера Карла Циглера, в его отделе «постоянно проводившаяся работа по статистическому учету посылок полевой почты в конце концов была умышленно уничтожена поджогом»[349].

Норвегия зависела от регулярного импорта продовольствия и других товаров, но германские солдаты по мере возможностей многое скупали и в этой стране. Хотя количество посылок полевой почтой здесь тоже было ограничено, вскоре сотрудникам германского оккупационного аппарата легально разрешили отправлять домой до 2,5 кг в месяц[350]. Посылалась в основном рыба. Кроме того, велась бойкая покупка и отправка шкурок чернобурки[351]. На Рождество 1942 года верховное командование вермахта снова расширило официальную сферу деятельности и открыло под предлогом доставки рыбы «отдел по пересылке сельди» для отправки купленных частным образом бочек с сельдью в опломбированном вагоне для срочных грузов в Гюстров, а оттуда дальше[352].

В связи с потенциальным военным поражением и крайним недовольством норвежского населения рейхскомиссар Йозеф Тербовен попытался в 1944 году ограничить покупку рыбы в Норвегии «официальными» 7–8 кг сельди на солдата в год. В апреле 1944 года как бы в насмешку главный интендант сообщил о своих попытках договориться уже о норме 10–12 кг. К сожалению, это «не привело ни к каким уменьшениям вывоза»[353].

Если учесть, что недельное потребление мяса или рыбы среднестатистическим немцем в то время составляло 350 г, то солдатская невеста или жена увеличила свой рацион по этим продуктам примерно на 50 %. При этом за основу взяты только официально разрешенные количества, а не дополнительные (официально незаконные, неофициально допускаемые) посылки и огромный багаж в поездах отпускников. Летом 1944 года ответственные лица наконец-то начали привлекать к дисциплинарной ответственности некоторых германских солдат за «нелегальный экспорт сельди»[354]. Еще в декабре 1943 года главный интендант в ответ на требование рейхскомиссара о пресечении хотя бы тайного вывоза сельди сухо написал: «…отклонить»[355]. В то же время ответственным лицам германского оккупационного режима начиная с лета 1942 года было ясно, что норвежцы «сплошь и рядом недоедали»[356].

Вскоре ставшее привычным корыстолюбие германских солдат обслуживалось ответственными за благополучие войск офицерами-интендантами даже там, где военное положение казалось безнадежным. Под конец войны это происходило даже «виртуально», что можно увидеть по каталогам германских почтовых марок. В апреле 1943 года отрезанная Кубанская армия[357] выпустила ни много ни мало миллион наклеек на посылки с надписью «1 посылка. Фронт Родине». Аналогичная филателистическая жемчужина «1 посылка. Направление: Родина» была напечатана в январе 1944 года в полностью отрезанном Крыму