Народное государство Гитлера: грабеж, расовая война и национал-социализм - Гётц Али

средства из бюджета оккупационных расходов. Все, что им требовалось сделать, – это запастись оккупационными марками и более или менее тайно ввезти их в страну. В июле 1943 года старший интендант при военном командующем Франции потребовал «положить конец бесконтрольному ввозу оккупационных марок», поскольку он препятствует «упорядоченному управлению и контролю за оккупационными расходами». Интендатура вермахта заявила, что «большая часть всех дислоцированных во Франции военнослужащих вермахта пытается ввезти в нее оккупационные марки всеми мыслимыми способами»[285]. Наконец, в начале декабря 1943 года под давлением как французских, так и германских финансовых экспертов оккупационные марки были в значительной степени изъяты из обращения для вынужденной стабилизации курса франка[286].

В мае 1939 года ученый-финансист Георг Хольцхауэр сформулировал теоретические, вскоре доказавшие свою ценность на практике принципы «в изучаемой им почти неизвестной области»: «Оплата наличными является самым лучшим средством не только для правильного учета и получения имеющихся запасов товаров в стране, но и для уравновешивания и распределения финансового бремени ввиду присутствия оккупационной армии». Если нагрузка распределена равномерно, можно «очень легко получить во много раз больше того, что можно было бы отнять у человека путем случайной экспроприации». Для этого строго необходимо: немедленное использование наличных денег и «строжайшее избегание всех платежей в натуральной форме». Повсюду должна быть обеспечена «возможность получения денежных знаков в любое время за важные для военной экономики услуги». Как следствие, Хольцхауэр рекомендовал использование подходящих платежных средств для «увеличения доходов с оккупированных территорий и тем самым излишков товара в этих странах»[287].

И действительно, использование оккупационных марок в ходе войны постоянно «вызывало ощущение удовлетворения» в захваченных странах. «Сознание полученной компенсации» не давало побежденным «увидеть тот факт, что покупатель, в сущности, являлся его “экономическим врагом”». В своей диссертации, написанной в 1941 году под руководством известного германского экономиста (а затем борца Сопротивления) Йенса Йессена, Гельмут Кастен упомянул дополнительные преимущества: «Благодаря реквизиции, которая всегда воспринимается как грабеж из-за отсутствия осязаемой эквивалентной компенсации, национальная ненависть (вследствие понесенного экономического урона) усиливается еще больше и ведет к явному и скрытому ущербу оккупационным войскам. Контрмеры, принимаемые пострадавшим населением, возмущенным реквизициями, варьируются от уничтожения существующих запасов до актов возмездия посредством саботажа, партизанских войн или открытого восстания».

Во избежание этого отлично работают экономическая заинтересованность и перспектива получения прибыли. Далее в исследовании Кастена, основанном на опыте, полученном во Франции начиная с лета 1940 года, утверждается: «Прежде всего покупка за наличные стимулирует производство и повторное приобретение подобных товаров ввиду перспективы дальнейших продаж и получения прибыли. Последняя частично достигается за счет доставки товаров из отдаленных областей и предоставления запасов для продажи, которые в противном случае остались бы вне пределов досягаемости войск. То же самое относится и к спрятанным запасам, которые в настоящее время обнаруживаются благодаря перспективе реализации, приносящей прибыль»[288].

Коллективная экспроприация

Технология оплаты наличными необходимых войскам в оккупированных странах товаров и услуг уже использовалась федералистами во время Гражданской войны в США, германскими войсками в 1870–1871 годах и русскими войсками в Русско-турецкой кампании 1877–1878 годов[289]. В Первую мировую войну командование германских войск также добилось «с ее помощью впечатляющих финансовых успехов»[290]. Кроме того, этот принцип соответствует статье 52 Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны, которая в основном предусматривает оплату наличными, а реквизицию – лишь в исключительных случаях. Но во время Первой мировой войны этот порядок систематически не соблюдался, вместо этого царила «валютная неразбериха», отсутствовал «всякий единый план» и «организованно управляемый банковский аппарат»[291]. Исключением в то время была оккупированная Бельгия, где германская валютная и контрибуционная политика (в ретроспективе) превратилась в мягкого предшественника тех методов, которые гораздо более системно применялись Германией во Второй мировой войне[292].

Однако главное отличие заключалось в следующем: в 1914–1918 годах кайзеровская регулярная армия вначале использовала германскую валюту и купленную Рейхсбанком иностранную валюту; а оккупационные марки 1939–1945 годов, хотя и были привязаны к рейхсмарке, всегда отражали валюту оккупированной страны по обменному курсу, установленному оккупирующей державой, то есть в собственных интересах. После того как оккупанты укрепляли свои позиции и добивались выплаты оккупационных расходов и контрибуций в соответствующей национальной валюте, теоретически вполне можно было обойтись и без оккупационных марок. Но полевые интенданты видели в них резервную валюту, которую можно было использовать в любое время, имея ее в резерве в качестве средства оказывания финансового давления. В народе кредитные кассы рейха в оккупированных странах попросту назывались «солдатскими банками»[293].

Хотя оккупационные марки уже лежали в хранилищах Рейхсбанка перед началом войны, но совсем с другой целью. Первоначально они предназначались для использования внутри страны, чтобы в случае войны как можно быстрее вывести из обращения серебряные, медные и никелевые монеты, а затем использовать эти металлы для военного производства. Но оккупационные марки сразу же отлично зарекомендовали себя в качестве оккупационных денег – эта функция, судя по всему, была спонтанно возложена на них во время польской кампании. Таким образом, Рейхсбанк создал «из первоначального случайного решения хорошо продуманный, отвечающий всем требованиям инструмент ведения экономической войны»[294].

Понятию «кредитная касса рейха» не хватало более глубокого смысла. Оно возникло только потому, что это слово было напечатано на уже выпущенных оккупационных марках. Поэтому выпускавший такие банкноты институт должен был «обязательно именоваться кредитной кассой»[295]. В сентябре 1939 года кредитные кассы появились в оккупированной Польше[296]. В правление входили представители Рейхсбанка, рейхсминистерств экономики и финансов и верхушка вермахта. Согласно закону они регулировали платежные и кредитные операции на оккупированных территориях, тем самым фактически возложив на себя права и обязанности центральных банков. Директор Рейхсбанка Кретчман неоднократно хвалил использование оккупационных марок в качестве «германской денежной помощи на оккупированных территориях» и средства «восстановления нормальных условий жизни»[297].

С лета 1940 года по июнь 1941-го главное управление кредитных касс рейха во главе с директором Рейхсбанка Эрнстом Шольцем находилось в Брюсселе. Затем оно переехало в Берлин, так как его самая важная задача сместилась на восток[298]. Во главе правления кредитных касс стоял Эмиль Пуль. Вместе с ним делами кредитных касс до 1945 года руководил директор Рейхсбанка Макс Кретчман при полной поддержке штата своих высококвалифицированных чиновников. В то же время Рейхсбанк заботился о том, чтобы его опытные чиновники отправлялись в оккупированные страны для наблюдения за сотрудниками соответствующих национальных или эмиссионных банков, которые затем «могли прекрасно работать вместе» со своими коллегами из кредитных касс[299]. Таким образом, Рейхсбанк двумя способами контролировал валютную политику в оккупированной