Народное государство Гитлера: грабеж, расовая война и национал-социализм - Гётц Али

рейхсминистерств финансов и продовольствия он принял решение о запрете частным лицам «ввоза муки, жира и мяса с оккупированных территорий». Но это распоряжение так и не вступило в силу из-за боязни негативной реакции народа. В октябре рейхсминистерство финансов отметило, что в результате изменившейся военной ситуации «распоряжения об исполнении нового приказа о запрете не вступили в силу»[387].

Любой, кто читает письма Бёлля как исторический источник, чувствует в них противоречие между попытками установить минимальный здравый смысл в оккупационной политике и безжалостным разворовыванием в реальности, которое неоднократно поощряли Гитлер и Геринг. Разумеется, Бёлль тоже пользовался оккупационными марками и в одном из писем просил свою семью: «Если бы вы могли тайком положить мне в письмо несколько оккупационных марок, это бы не повредило, тогда бы я смог оплатить свои долги». В другом письме он просил жену: «Скажи дома, чтобы собирали оккупационные марки, потому что мне нужно обменять много денег, своих и друзей…» Нечасто, но изредка ему не удавалось провезти контрабандой деньги или выгодно поторговаться: «На этот раз мне не повезло с оккупационными марками, иначе я мог бы прислать вам еще немного шоколада и мыла». Однако под «благосклонным покровительством» своих правителей Гитлера и Геринга солдат Бёлль решительно и с энтузиазмом все же купил что хотел и отправил товар в Кёльн. Перед отпуском он снова попросил у родных: «Если получится, пришлите мне еще денег в письмах, чтобы я мог привезти с собой еще кое-что из “сокровищ” этой страны; по моем приезде мы могли бы устроить небольшой праздник, и пусть далее любой божий день будет праздником…»

Неутомимость целых дивизий охотников за дешевизной, заботливых отцов семейств и ненасытных жуликов значительно облегчала им тяготы войны. Она способствовала тесному контакту между фронтом и домом. Просчитанное, сугубо индивидуальное обогащение в ущерб другим народам создавало ощущение маленького счастья на большой войне. «Ах, – писал Бёлль жене, – веришь ли ты, что я счастлив от возможности что-нибудь тебе послать?» Или: «О, мне действительно доставило невыразимое удовольствие обеспечить вас маслом»[388]. Так возникала помноженная на миллионы (а в случае Бёлля – пассивная) лояльность к этой «коммерции на войне». Для своего успешного функционирования диктатура в большем и не нуждалась. Политически далекая от нацизма лютеранская семья Бёлля была довольна. Высланные ими деньги принесли пользу: во Франции они превратились в дорогие вещи, полезные и приятные.

Барахолка рейха

Наряду с частным разграблением товара в чужих странах, процветали формы организованного грабежа, ориентированного прежде всего на быстрое получение больших прибылей. В 1940–1941 годах чиновники железнодорожной почты Нюрнберга регулярно передавали свой почтовый вагон на пограничной станции Мец германским коллегам, которые отвечали за его дальнейшую отправку в Париж. При этом они подсовывали им оккупационные деньги на десятки тысяч рейхсмарок и просили купить на них «дефицитные товары в Париже, например кофе, чай, какао, шоколад, коньяк, шампанское, вино, ликеры, верхнюю одежду, чулки и т. д.», затем тем же путем поезд с грузом возвращался в Мец. Там «нюрнбергские сотрудники железнодорожной почты принимали товары, отвозили их в Нюрнберг в почтовом вагоне и продавали» (большей частью местным почтовым чиновникам»)[389].

Помимо этого, солдаты часто отправляли домой из Румынии, Болгарии или Греции от 600 до 800 сигарет в одной посылке, «явно злоупотребляя правилами полевой почты». Для отправки крупных вещей они «арендовали» вагоны возвращающихся домой поездов вермахта, битком набивая их товаром. Так, например, германские солдаты сопроводили товарный вагон с 13 070 кг апельсинов в Розенхайм и отправили их оттуда транспортной компанией в качестве «даров признательности» своим родственникам. Стоматолог, работавший в концентрационном лагере Освенцим, был задержан в протекторате с увесистым куском зубного золота и отказался (сославшись на обязанность соблюдать врачебную тайну) предоставить информацию о его происхождении.

Глава финансового ведомства Кёльна обреченно рассматривал эпидемию коррупции как следствие войны, с которым невозможно эффективно бороться: «У измученных физически и морально людей по понятным причинам возникает большая тяга к товарам пищевой промышленности, которая, как известно (за исключением табачных изделий), не может быть здесь удовлетворена даже в скромных объемах… особенно сограждане из низших классов платят сегодня любую цену за эти товары». В зоне действия таможенного пункта Франкфурта-на-Майне солдат люфтваффе сбыл трактирщику в Касселе французские спиртные напитки, еще один прислал жене 170 кг продуктов с Украины, ковры и картины маслом (получив за это в наказание три недели строгого домашнего ареста за нелегальную торговлю). В Баден-Бадене французские духи продавались «в больших количествах» и по завышенным ценам. Закупленные для личных целей товары декларировались фирмами как «стратегически важные», а солдатами – как «грузы вермахта». Например, инспектор люфтваффе обманным путем получил 16 тыс. оккупационных марок, чтобы отправиться за покупками во Францию, а в другом случае солдат контрабандой вывез из Франции драгоценности на 155 800 рейхсмарок[390].

Все более масштабные, ориентированные на получение сверхприбылей набеги побудили военную администрацию Бельгии потребовать создания особых судов для борьбы с пандемией коррупции и незаконного вывоза товара. Но это предложение провалилось именно потому, что его создатели показали его Герингу. В заключительном отчете об оккупации Бельгии говорится: «Неоднократные ходатайства военной администрации» о создании особого суда для наказания солдат, пойманных на незаконной торговле, «не имели позитивного решения» до момента оставления Бельгии. Такой особый суд был необходим из-за того, «что трибуналы отдельных родов войск вермахта всегда были склонны оправдывать (или даже одобрять) совершенные сослуживцами преступления. Особенно это касалось люфтваффе»[391]. Геринг же был главнокомандующим этого рода войск.

Ввиду особой выразительности следует подробно процитировать на следующих страницах один документ. Его автор – германская почтовая цензура (а точнее, ее отдел на Украине). Чиновники изучили тысячи написанных немцами писем, курсировавших между родиной и оккупированными территориями. Их анализ дает точное представление о расширяющейся сфере коммерческой деятельности германских мужчин и женщин всевозможных профессий и социальных классов. Документ носит несколько причудливое название: «Доклад “А” о положении на Украине, основанный на проверке Германской служебной почты Украины, то есть частных писем германских компаний и личных писем их служащих с Украины на территорию рейха». Служебная почта перевозила отправления, которые посылали и получали сотрудники и сотрудницы германской гражданской администрации в рейхскомиссариате Украины, а именно почту сотрудников частных компаний, которые работали над «освоением дополнительной экономической зоны Украины». Далее следует недатированная копия документа тех времен. Судя по содержанию не приводимых здесь частей, он, вероятно, был написан после Сталинградской битвы (предположительно, летом 1943 года), поскольку в одном месте говорится «о кризисе в начале года», о «скепсисе и упадке духа среди военнослужащих». Выделенные курсивом в тексте письма отрывки